Единственный плюс любой войны, как известно, в том, что рано или поздно она заканчивается. Происходит это обычно одним из двух способов: либо одна из воюющих сторон терпит поражение, и мир диктуют победители, либо за отсутствием однозначных победителей стороны договариваются об условиях мира. Вряд ли война России с Украиной будет исключением из этих правил.
Из двух перечисленных вариантов второй (договоренность) кажется сейчас куда более вероятным, чем первый (поражение одной из сторон). Три месяца упорного сопротивления российскому вторжению со стороны украинской армии и страны в целом показали, что Кремль решил проглотить слишком крупный кусок, который застрял у него в горле. Уже сейчас можно сказать, что по итогам войны Украина не исчезнет с карты мира, не станет ни «Юго-Западным краем», ни российским протекторатом, ни новой УССР, а останется независимой страной. Причем легко предположить, что, учитывая ожесточенность войны и все, что натворили на украинской территории «освободители», в этой стране политическая ориентация на Москву долгие годы будет приравниваться к государственной измене.
Иными словами, военного и политического разгрома Украины, на который рассчитывали Путин и его окружение, отдавая приказ о вторжении 24 февраля, не случится. Но столь же маловероятно и полное поражение России, если понимать под ним не то, что Путин «не осилил» Украину, — в этом смысле он уже проиграл, — а реальную военную катастрофу, с российскими войсками, в панике отступающими из Украины, и даже парадом победоносных ВСУ на Красной площади в Москве. Может быть, нечто подобное и видится во сне самым оптимистичным украинским патриотам, но оставаться реалистами им бы не помешало. Украина ведет успешную оборонительную войну, однако для удачной наступательной войны против РФ, по мнению большинства экспертов, сил у нее недостаточно, даже несмотря на западные военные поставки.
Итак, рано или поздно Киеву и Москве придется договариваться. Формально обе стороны этого не отрицают. По словам Владимира Зеленского, «переговоры России и Украины точно будут. Мы не знаем, в каком формате — с посредниками, без посредников, на уровне президентов, двусторонние или в более широком кругу». При этом украинский президент отмечает, что его страна добивается «обмена пленными, деоккупации и мира». В свою очередь, Владимир Мединский, назначенный Путиным ответственным за переговоры с Украиной, сваливает вину за их замораживание на Киев, однако не отрицает необходимости продолжения контактов. Но о чем говорить?
С одной стороны, Украина считает невозможными какие-либо территориальные уступки агрессору. Украинские социологи утверждают, что формула «мир в обмен на территории» неприемлема для 82% граждан. С другой — во многих западных странах, активно помогающих Украине оружием и деньгами, распространено мнение, что прекращение войны не обойдется без определенных уступок Путину. Они позволили бы ему, по выражению президента Франции Макрона, «сохранить лицо». То же убеждение лежит в основе недавнего мирного плана, который, по данным итальянской прессы, правительство этой страны передало в ООН и партнерам по «Большой семерке». Помимо нейтралитета Украины (с возможностью ее вступления в будущем в ЕС), план, пока остающийся неофициальным, предусматривает некую широкую автономию для Крыма и Донбасса. Эти территории оставались бы частью Украины, получив при этом возможность сохранять тесные связи с Россией и даже самостоятельно принимать решения в области безопасности.
Понятно, что такая «автономия» сделала бы пребывание этих регионов в составе Украины чистой формальностью, с чем Киеву будет трудно согласиться. Но и Путина подобный план устроить не может. Отказ, пусть даже формальный, от аннексии Крыма и всех нынешних, хоть и более скромных, чем предполагалось, завоеваний в Украине означал бы для него исторический крах. Ведь главную ставку своей карьеры Путин сделал именно на возвращение соседней страны под власть России — неважно, путем прямой оккупации или в иной, слегка завуалированной форме. Коллаборационистские власти в Донбассе и Херсонской области срывают украинские государственные символы, заменяют их российскими, вводят в оборот рубли — на все это они вряд ли отважились бы без санкции Москвы. Для того, чтобы убедиться, в чем состоят планы Путина относительно Украины, достаточно послушать его речь 21 февраля с пространным изложением взглядов на украинское прошлое и настоящее. Для него это война не за Донбасс и Херсон, а за его видение мира, в котором нет места самостоятельной Украине, и за собственную историческую роль.
И тут мы упираемся в две невозможности. Первая — это невозможность закончить войну, не вписав условия будущего мира в более широкий контекст, чем собственно российско-украинские отношения. Это мир не в смысле peace, то есть не войны, а в смысле world — того, как может выглядеть послевоенная Европа, в рамках какой системы безопасности и политических отношений будет происходить примирение между Россией и Украиной. Оно может быть прочным, только если прочной будет эта новая система. Но о ней можно договариваться исключительно в многостороннем формате и без ультиматумов — не так, как попытался это сделать Путин накануне вторжения.
Никакой «Минск-3», о котором сейчас начали рассуждать некоторые аналитики, решения проблемы не принесет: это по определению временное и частное соглашение. Киевские политики правы, когда заявляют, что мир с Москвой без должных гарантий безопасности Украины со стороны как России, так и Запада и ряда других стран был бы лишь передышкой перед новой войной. Но можно ли ожидать каких-либо серьезных гарантий от нынешнего российского режима?
Это и есть вторая невозможность: заключить прочный мир с теми, кто начал эту войну, нереально. Причин тут опять-таки две. Одна уже была названа: в представлениях Путина, его окружения и идеологов не может быть иной Украины, кроме Малороссии. Доказательств того, что в Москве думают именно так, вполне достаточно. Вторая причина связана с тем, что накануне февральского вторжения высшие должностные лица РФ дружно заверяли визитеров с Запада в том, что они и не думают ни о какой агрессии против Украины. Политики тоже люди, и «дорогие западные партнеры» Путина и Лаврова, которых кормили этой ложью, вряд ли могут теперь испытывать к российским лидерам что-то кроме гнева и отвращения.
В отношениях с Россией западные политики всегда предпочитали партнеров не идейно близких (таких среди российских вождей почти не бывало), а хотя бы относительно надежных и договороспособных. Даже Сталин, продемонстрировавший своеобразную честность бандита при разделе Европы по итогам Второй мировой, был в глазах Рузвельта и Черчилля потенциально опасным, но до поры до времени надежным партнером. А вот Путин после 24 февраля договороспособным окончательно быть перестал. Это, конечно, не означает, что попытки достичь частных компромиссов с ним не будут продолжаться. Тот же Макрон, рискуя репутацией, часами разговаривает с Путиным по телефону, а потом жалуется, насколько это неблагодарная, но «полезная для подготовки завтрашнего мира» роль. Однако и сам Макрон не склонен переоценивать ни возможные результаты своих усилий, ни качества своего собеседника.
В этой ситуации просматриваются лишь три более или менее реальных сценария развития событий (перечислены по мере снижения вероятности).
Долгая война «на измор». На прочность будут испытываться решимость Украины защищаться, решимость Запада помогать Украине и решимость Кремля продолжать кровопролитие. Исход такой войны будет зависеть от того, у кого первым либо сдадут нервы, либо истощатся людские и материальные резервы. В таком случае может произойти переход к сценариям №2 или №3.
Худой и заведомо временный мир. Точнее, перемирие, на которое Украина может согласиться в силу измотанности, а Запад из-за желания поскорее прекратить войну, даже понимая, что это лишь ненадолго. У некоторых западных политиков, прежде всего французских и немецких, могут при этом быть и задние мысли. Ведь в ходе войны у Украины сложились особенно тесные союзнические отношения с Великобританией и странами Центральной Европы, прежде всего с Польшей; в контексте расстановки сил в Европе такой неформальный военно-политический блок, да еще при поддержке США, может вызывать опасения у Парижа и Берлина. Лучше уж поспешить помириться с Москвой. Добавлю, что перемирие, при котором под российским контролем останутся около 20% территории Украины в ее международно признанных границах, не принесет снятия военной напряженности и не создаст благоприятных возможностей для восстановления разрушенной страны. Россию же оно не избавит от санкций и международной изоляции, хоть и несколько снизит уровень последней.
«Смена караула» в политическом руководстве России. Гипотетический приход к власти части правящей элиты, недовольной Путиным и менее запятнанной причастностью к развязыванию войны, чем участники печально знаменитого заседания Совбеза РФ, мог бы разблокировать возможность реальных мирных переговоров. Новое руководство РФ, не будучи ни демократическим, ни прозападным, имело бы, тем не менее, большее пространство для маневра и чуть больший кредит доверия в глазах Киева и Запада, чем Путин, Лавров, Шойгу или Патрушев.
При этом даже третий, наиболее благоприятный вариант, кажущийся сейчас самым фантастическим, не вернет нас к ситуации до 24 февраля: с тех пор изменилось слишком многое. Этот фарш, по известной поговорке, невозможно провернуть назад.
Экономические санкции, введенные против России, сами по себе вряд ли заставят Кремль изменить политику. Санкциями войны не выигрываются, тем более что у России достаточно внутренних резервов для того, чтобы жить в условиях санкционного режима довольно долго, пусть все хуже и хуже. Но санкции — инструмент давления и знак недоверия к тому, против кого они вводятся. Их снятие возможно лишь при восстановлении такого доверия, а оно в отношении Кремля подорвано на годы вперед, кто бы ни пришел на смену Путину.
Кроме того, разрыв с Россией привел на Западе, прежде всего в ЕС, к стратегическим сдвигам, о необходимости которых говорилось давно, но решимости недоставало, пока не грянула украинская война. Это, в частности, ускоренный переход к возобновляемым источникам энергии и переориентация на альтернативных России поставщиков нефти и газа. Все перечисленное займет несколько лет, но финансовые ресурсы и политические усилия, вкладываемые в эту энергетическую революцию, настолько значительны, что возврата к довоенной ситуации здесь ожидать не приходится.
Чем дольше действуют санкции, тем быстрее складывается новая реальность, в которой Россия и Европа экономически и технологически все более отдаляются друг от друга. Довольно скоро это будет другая Европа и другая Россия — куда более изолированная и отсталая, чем еще совсем недавно. То же самое происходит и в политической области. Вступление Швеции и Финляндии в НАТО изменит ситуацию с безопасностью на севере Европы. Перевооружение армий европейских стран и укрепление восточного фланга НАТО, примыкающего к России, стало стратегической задачей — и здесь тоже можно говорить о появлении другой Европы. Ее частью, пусть и при трагических обстоятельствах, уже становится Украина.
Нынешняя война, как выясняется, во все большей мере решает не украинскую, а российскую судьбу. И похоже, что ситуация для России постепенно сводится к выбору между войной Путина и миром без Путина.
Ярослав Шимов — историк и журналист, обозреватель «Радио Свобода».
