"Традиции" ведения войны российской армией сложились давно — Строительный портал ПрофиДОМ

Этой весной мир вдруг с ужасом обнаружил, что армия России способна сносить с лица земли города, расстреливать из танков семьи, пытать, грабить, расстреливать детей и собак. Недостатка в доказательствах нет: сегодня за войной следят десятки спутников, в Украине аккредитованы 6 тыс. иностранных журналистов, которые снимают все вокруг. Эта война — не первая и даже не вторая в истории позднего СССР и его преемницы — России. Все, что сейчас происходит в Украине, уже было: в Афганистане, в Чечне, в Сирии. Разница только в том, что раньше не наблюдали этого кошмара круглосуточно онлайн.

Первая Чеченская война тоже официально называлась не войной, а операцией. Согласно российской официальной версии, она была начата из-за того, что в Чечено-Ингушетии «активизировались националистические движения». Общенациональный конгресс чеченского народа поставил целью создание независимого государства, но для РФ допустить самостоятельности Чечни было никак нельзя, поэтому началась «Операция по восстановлению конституционного порядка в Чечне и на прилегающих территориях» (декабрь 1994 г. — август 1996 г.).
Воевать отправили призывников, в числе которых оказался и 18-летний Аркадий Бабченко, ныне — известный писатель и военный корреспондент.
«Нам не говорили, куда мы едем. О том, что мы едем в Чечню, нам уже в Моздоке сказали. Мы закончили учебку, нас как стадо баранов погрузили в поезд всех. Поехали… Это было ощущение даже не страха, а ощущение абсолютной черной пустоты, какой-то абсолютной безнадеги: все, жизнь кончилась», — рассказал Бабченко.
«Мы не знаем, за что воюем. У нас нет цели, нет нравственного, внутреннего оправдания. Нас отправляют умирать и убивать неизвестно за что, нам просто не повезло — выпало родиться восемнадцать лет назад, чтобы подрасти как раз к этой войне», — написал Бабченко позднее в своей книге «Война».
Ощущение полной безнадеги было не только у российских солдат, но и у тех, к кому они пришли восстанавливать конституционный порядок. Ковровые бомбардировки Грозного не показывали по телевизору так часто, как уничтожение Мариуполя, но от этого трагедия Чечни не была меньше.
«Грозный лежит в руинах. Здесь не осталось ни одного целого дома, ни одного дерева, ни одного человека. Улицы, усеянные воронками, завалены кирпичами и ветками. Кое-где встречаются неубранные трупы», — писал Бабченко.
В апреле 1995 г. в селе Самашки Ачхой-Мартановского района МВД России провело операцию по «зачистке от боевиков». В результате зачистки, по данным Комитета красного креста, погибли 250 мирных жителей села. Местные утверждали, что погибших было гораздо больше. Зачистка в селе Самашки стала одной из самых кровавых страниц в истории Первой чеченской войны.
Одной из немногих, кто постоянно привлекал внимание к уничтожению в Чечне мирного населения, была в конце 1990-х гг. журналист «Новой газеты» Анна Политковская. Она провела много месяцев в воюющей Чечне и написала ряд статей о том, как солдаты убивали детей, женщин и стариков. В одном из старых фильмов Анна Политковская рассказывает: «Ко мне в одном селе подходит женщина и строго так мне говорит: «Я мать сына, которого замочили в сортире!». Ну вы, наверно знаете, что с этого началась война». Действительно, Путин пообещал: «Мы будем преследовать террористов везде… Вы уж меня извините, если в туалете поймаем, мы и в сортире их замочим!».
Российские солдаты выполнили этот приказ Путина буквально. Семья, о которой рассказала Политковская, жила в бедном чеченском селе. За огородом их дома была расквартирована воинская часть и пушки были повернуты в сторону села.
«Однажды 14-летний мальчик пошел в туалет. Солдатам это было видно. Они увидели, что он пошел в туалет и из артиллерийского орудия долбанули по туалету!» — горько описывает смерть ребенка журналистка.
Но долго ей говорить не дали: в 2006 г. Политковская была застрелена в подъезде своего дома.
«Мы работали вместе в «Новой газете». У нас кабинеты были чуть ли не соседние, — рассказал Бабченко. — Анна Степановна должна была писать предисловие к моей книге, но не успела. Ее убили. По работе мы особо не пересекались, потому что всю военную тему она закрывала сама. Мне там просто нечего было делать, как лодочке рядом с океанским лайнером».
Политковская писала о жертвах российских солдат, но она не могла объяснить, почему они это делают. Об этом написал Бабченко. Он побывал на нескольких войнах и сейчас у него есть собственный взгляд на то, почему в Чечне, в Сирии или в Украине российская армия воюет так, как она воюет: «Всегда так было… Они не ведут войну с мирным населением, они ведут войну со страной в целом. Им плевать, мирное это население или военные. Ребенок ли это, корова, собака? Им разницы никакой нет… Что вы хотите от страны, в которой национальной забавой является драка «район на район», причем не просто драка, а драка с велосипедными цепями, заточками и арматурой!?».
Психоаналитик Эндель Талвик изучал механизмы поведения больших групп в условиях войны. Он говорит, что сказывается групповое мышление: «В таком мышлении индивидуальная ответственность теряется. Она передается группе. Если другие говорят, что надо сделать то-то и то-то, то отдельному человеку можно не думать самому, и становится менее значимо то, что делаешь конкретно ты. А дальше люди начинают действовать так, как действует самое слабое звено среди них».
В Чечне, в отличие от Украины, служили не контрактники, а призывники. По словам Бабченко, вчера призванные в армию, они не были готовы к тому, чтобы убивать людей просто так. Еще вчера они сами были теми, кого избивали до полусмерти просто так. Дедовщина в армии была такой безумной, что ее можно было назвать состоянием войны своих со своими.  
«Мне кажется, Боксер сейчас забьет его насмерть. Он может. Они все могут. Они уже познали убийство… Какая разница, где мы умрем, здесь или там? Наши деды уже убивали людей и хоронили своих товарищей, они не верят, что сами выживут на этой войне. Поэтому избиения здесь — норма. Дембеля забивают молодых лопатами, метелят их так, что те вешаются. Трупы оттуда увозят с завидной периодичностью…, — писал впоследствии Бабченко. — Здесь все бьют всех. Дембеля, офицеры, прапора. Напиваются по-черному и метелят молодняк… Никто ни с кем не говорит по-человечески, только в зубы. Потому что Родина заставляет убивать людей — своих людей, которые говорят по-русски, а им надо стрелять в голову, чтоб мозги разлетались по стенам, и давить танками, и рвать на части. Потому что солдаты твои только вчера приехали из учебки, а сегодня валяются на взлетке кусками обгорелого мяса».
Традиции всеобщей ненависти и избиений уходят корнями в Советскую армию. Советский Союз воевал в Афганистане не менее варварскими методами, чем Россия в Чечне: за 10 лет погибло, по разным подсчетам, от 0,5 до 2 млн. гражданских. Беженцами стали более 5 млн. человек. В Советской армии дедовщина процветала, поэтому не удивительно, что битые в своей казарме продолжали убивать на чужой земле. Прибавить к крайне тяжелым условиям в армии еще дикий страх перед невидимым врагом, скрывавшимся в скалах, и полное непонимание целей этой чуждой войны. Сегодня такой страшной дедовщины в российской армии почти нет, но страх и бесцельность мясорубки никуда не делись.
То, что происходило в украинских городах: в Буче, Ирпене, Гостомеле, в Ворзеле — Бабченко объясняет разными факторами, так как люди в армии тоже очень разные.
«Первый вариант — это когда заходит толпа малообразованных вооруженных мужчин, которые находятся в состоянии нервного срыва. Они просто начинают стрелять во все, что движется, во все, что им кажется подозрительным. Для меня самая страшная фотография из Бучи — это мужчина на велосипеде, убитый. Нельзя ездить на велосипеде, когда идет война. Ты другой! Ты чужой! На тебя реагирует глаз, тебя сразу видят. Бах! Пристрелили. Это делается бессознательно. Второй вариант — это когда они убивали во время грабежей. Там кто-то схватился, сказал что-то… Пристрелили и все. Кого это волнует? «Не верь, не бойся, не проси! Сдохни ты сегодня, а я — завтра». Это и есть их идеология», — пояснил Бабченко.
«Это так массовый психоз и инстинкт выживания проявляются, — объясняет психоаналитик Эндель Талвик. — Человек поступает так, чтобы выжить. Мы все боремся за выживание и свои интересы, боремся за себя. Даже те люди, которые были вполне нормальными и культурными, в таких жестких условиях войны могут утратить здравое мышление. Вся система очень неправильная. Начиная с того, что это сообщество, в котором молодые, переполненные тестостероном мужчины помещены в одно пространство, и это мощное сексуальное напряжение должно находить какой-то выход».
Когда пружина сжата у сотен тысяч людей в огромной стране — хорошего выхода нет.
«Я эти свои чеченские впечатления описал с одной целью — такое не должно больше повториться никогда! Да, я верил в это! — констатирует Бабченко. — Я думал, что я напишу, все прочитают и скажут: «Никогда больше мы такого не сделаем!». Но потом была грузинская война, потом — 2014 г. Теперь вот, пожалуйста…».