GetWF.com — информационно-строительный ресурс Новосибирска.

России нужен перерыв в войне, и она пытается влиять на Запад в вопросе поставок Украине оружия, чтобы мобилизоваться к большому наступлению, считает эксперт по безопасности Райнер Сакс.

В передаче Valisilm на канале ETV Сакс заявил, что Россия будет пытаться эскалировать до тех пор, пока Украина не будет вынуждена пойти на переговоры: «Сейчас это центральный вопрос, поскольку, несмотря на то, что Россия атакует гражданскую инфраструктуру, в основном объекты электро- и теплоэнергетики, на фронте инициатива все же у Украины».
По словам Сакса, в попытке сравнять с землей инфраструктуру Украины нет ничего нового, и Россия действовала так с начала войны: «Сейчас ей нужно разрушить ее, но не настолько, чтобы Украина замерзла, а чтобы ее сопротивление ослабело. Россия не отказалась от своего намерения захватить Украину».
Эксперт считает, что сейчас у Украины в войне преимущество: «Примерно на третьей неделе войны, когда Россия не объявляла мобилизацию, Украина это сделала и начала создавать резервы. Украина не направила резервы сразу на фронт, даже когда была очень плохая ситуация в Донбассе, под Харьковом. Ее новые подразделения, которые начали добавляться со второй половины лета, начали сейчас влиять на ход войны. И сейчас у нее отрыв в шесть, если не в семь месяцев. Но Украина сильно зависит от западного оружия, а у России есть возможность это оружие производить, однако недостаточно быстро. Поэтому ей нужен перерыв в войне, чтобы снова мобилизоваться для крупного наступления. В обороне, как мне кажется, Россия могла бы воевать достаточно долго».
В последние дни российские лидеры утверждают, что Украина готовится применить так называемую грязную бомбу. По оценке Сакса, речь идет об инфооперации с целью повлиять на Запад: «Думаю, они хотят повлиять на Запад, чтобы тот на какое-то время перестал поставлять оружие, чтобы посеять сомнения. Это стало бы для них перерывом, чтобы снова завладеть инициативой и в дипломатии».

Эксперт американского аналитического центра Jamestown Foundation в интервью Русской службе «Голоса Америки» рассказала о причинах преобладании нарратива «страха поражения» в российской пропаганде, мобилизации и денежных выплатах гражданам РФ, посылаемых на войну в Украину.

Российские вооруженные силы продолжают наносить массированные авиационные и ракетные удары по гражданским объектам на всей территории Украины, в том числе по энергетической инфраструктуре и жилым районам.
Тем временем на северо-восточном и юго-восточном направлениях ВСУ отвоевывают все больше населенных пунктов, а российская армия спешно отступает. Доказательством тому является ситуация вокруг Херсона.
На этом фоне в эфире российского телевидения и в соцсетях прокремлевских телеграм-каналов все чаще стала звучать риторика непринятия поражения в войне с Украиной, которое, по словам пропагандистов, неминуемо приведет к краху государственных институтов России, считает Ксения Кириллова, эксперт американского аналитического центра Jamestown Foundation и CEPA.
«Эскалация, которую Россия опять начинает, идет вразрез с базовыми настроениями глубинного народа. Чтобы привести его базовые настроения в соответствие, российские власти, тем более на фоне поражений, продвигают второй нарратив: обсуждение поражения. Мол, в случае поражения нам конец, нас уничтожат, у нас нет другого выхода. К сожалению, на многих это действует — даже на противников войны, — отмечает эксперт. — В страхе поражения пропагандисты ведут себя наиболее искренне. Здесь они правы: крах путинского режима — это конец, но не России как страны и не народа, а их. Их ждет новый Нюрнбергский трибунал. Они искренне говорят: «да, если мы проиграем — нам конец». Другое дело, что им не стоит переносить свою судьбу на весь народ».
Ксения Кириллова добавляет: «Пропаганда активно играет на ощущении «родина в опасности», на том факте, что война переходит на территорию России, и пытается внушить россиянам, что у них нет другого выхода. Это, к сожалению, действенная ложь».
До сих пор минобороны России не сообщило временных сроков завершения кампании, так же, как и необходимое количество солдат и матросов. Ранее российские СМИ писали, что к началу 2023 г. военкоматы должны поставить под ружье от 300 тыс. до 1,5 млн. мобилизованных. Кремль это никак не комментирует. По словам эксперта аналитического центра Jamestown Foundation, частичная мобилизация практически провалена, и уже превратилась во всеобщую.
«Мобилизацию уже не зря окрестили «могилизацией». Да, об этом много говорили и писали, что, во-первых, она получается совершенно не частичная, а всеобщая. Говорят, что вот пропагандисты активно борются со всеми возможными злоупотреблениями. Мол, если кого-то призвали неправомерно, этих людей вернут назад. Но пока чаще их возвращают уже в цинке. Поскольку их успевают отправить на войну без всякой практической подготовки: если кто-то проходил подготовку две недели, то ему еще повезло. А кто-то один день, ну и кого-то сразу отправили на войну без подготовки. То есть, пока такие тенденции», — подчеркивает Ксения Кирилова.
Проблема с задержкой денежных выплат мобилизованным и их родным, а порой просто их отсутствие, считается самой обсуждаемой в российских прокремлевских телеграм-каналах. По мнению Кирилловой, спустя восемь после начала широкомасштабной агрессии против Украины человеческая жизнь в России обесценилась в разы.
«С того времени, когда купили «Ладу» на гробовые, — это еще можно считать сытыми годами. К сожалению, инфляция увеличивается, и она, в отличие от 1990-х гг., касается не только товаров, но и человеческой жизни. То есть, если власти уверяли, что, я цитирую официальные СМИ, «денежное содержание военнослужащего, участвующего в СВО, составляет не менее 195 тыс. руб. в месяц». На практике суммы разнятся в зависимости от региона. Например, власти Тувы пообещали семьям призывников продуктовые наборы. В них входит один баран, до этого было несколько, сейчас уже один, то есть в принципе невеста в «Кавказской пленнице» стоит дороже. Здесь: «один баран, 50 килограммов муки, два мешка картофеля и капусты по мере необходимости».
Руководитель из сахалинской «Единой России» рассказал, что на область выделили целых 9 т свежемороженой рыбы. Каждому члену семьи мобилизованных пообещали принести около пяти килограммов».
Ксения Кириллова подчеркивает: вертикаль авторитарной власти, которую Путин и его команда возрождали в течение двух десятилетий, после начала войны 24 февраля начала рушиться еще быстрее: лавина экономических санкций, уход из страны мирового бизнеса, нарушение производственных цепочек, дефицит профессиональных и трудоспособных кадров.

Мины, растяжки, неразорвавшиеся снаряды — на деоккупированных территориях Украины опасность повсюду. Кроме армейских саперов, разминированием занимаются и независимые организации, которые готовят «деминеров».

Солнечное октябрьское утро. В поле неподалеку от Броваров в Киевской области шеренгами выстраивается около сотни человек: мужчины, женщины, много молодежи. Все в одинаковых синих формах, лица защищены пластиковыми щитками, в руках металлодетекторы.
Это обычные гражданские, которые взялись осваивать одну из самых опасных профессий — работу «деминера». Это слово уже укоренилось в Украине применительно к гражданским добровольцам, работа которых состоит в том, чтобы обнаружить взрывоопасные предметы, маркировать опасные территории и сообщить об этом армейским саперам. Международная гуманитарная организация HALO Trust, которая занимается разминированием Донбасса с 2015 г., а нынче развернула миссию и в Киевской области, ищет желающих работать «деминерами», производит отбор, обучает и трудоустраивает их. В общей сложности, по данным HALO Trust, уже около 300 гражданских жителей Киевщины научились искать мины — и зарабатывают этим на жизнь.
26-летняя Юлия Теплюк — одна из 15 девушек в группе. Шутит, что остались «самые стойкие» — несколько женщин бросили обучение после первых практических занятий. Она одной рукой орудует тяжелым детектором и признается: «Уже немного привыкла, но сначала было тяжело».
Юлия родом из села Богдановка Броварского района, там живет с родителями в частном доме. До полномасштабного вторжения России в Украину она работала финансистом в логистической компании. Для Юлии это была первая работа после университета.
В начале марта девушка и ее семья оказались в оккупации.
«Дикие… Пили, дрались, сами себя обстреливали, телефоны и технику забирали, — вспоминает Юлия поведение российских военных. — Хочется с ними больше никогда не видеться и ничего о них не слышать».
Так же девушка говорит о «подарках» — боеприпасах и минах, оставленных россиянами на ее родной Киевщине: «Лучше их просто убрать и забыть».
После деоккупации Юлия узнала о вакансии «деминера» и решила попробовать себя.
«Пошла на собеседование, никому дома не сказала… Поэтому родители все еще в шоковом состоянии», — смеется девушка.
Мама и папа Юлии узнали о планах дочери на будущее, когда она уже прошла собеседование и уволилась с работы, чтобы пойти учиться новой специальности, передает DW.
Юлия уверяет, что пока ни разу не пожалела о своем решении, хотя на учебу, а затем и на работу нужно вставать в пять утра, в жару и в дождь. Девушка восторженно говорит о лучшем, по ее мнению, в новой профессии: «Это ощущение того, что ты ускоряешь процесс очистки от всего ненужного, что ты можешь помочь людям».
Молодой человек по имени Вячеслав просит не называть его фамилию. Он родом из Херсона, там остались родные. Мужчина переживает за их безопасность. Он сам с женой и двумя дочерями два месяца пробыл в оккупированном российскими военными городе.
Вячеслав вспоминает, как вместе с другими херсонцами выходил на проукраинские митинги, а россияне разгоняли их светошумовыми гранатами. Мужчина говорит, что после этого «начался террор». В мае он с семьей выехал в Киевскую область к родственникам.
«Даже воздух казался иным», — вспоминает мужчина первые мгновения после въезда на свободную украинскую территорию.
Как-то в очереди за «гуманитаркой», рассказывает Вячеслав, он встретил мужчину, который уже выучился на «деминера» и работает по специальности. Херсонец заинтересовался такой работой, нашел в интернете вакансию и отправил резюме. В родном Херсоне мужчина семь лет работал электромехаником, кроме того имеет образование психолога, но, говорит, был готов обучаться еще одной профессии.
«Изначально такая мысль была, чтобы родные территории уже после деоккупации, после войны разминировать… Потому что я знаю каждый метр родного края, Херсонщины, там мои дети будут жить. Это важно», — объясняет свою мотивацию Вячеслав.
Отрабатывая метод «полной экскавации», то есть осторожно снимая по 2-3 см грунта с рабочего участка, Слава улыбается и с оттенком иронии отвечает на вопрос, не надоедает ли ему эта работа: «Совсем нет».
«Когда слышишь, что дети взрываются… Это уже край», — уже серьезнее говорит мужчина и продолжает рыть землю.
Сергей Федько приехал в Киевскую область из Кривого Рога. Он работал маркшейдером (горным инженером) на подземной добыче полезных ископаемых. Его компания была подрядчиком металлургического комбината «АрселорМиттал Кривой Рог». Из-за блокады россиянами морских портов его компания была вынуждена остановить работу.
«Когда начались боевые действия, нам сообщили, что работы просто нет, — рассказывает Сергей. — А у меня семья, трое детей, которых надо кормить».
На сайте по поиску работы Сергей наткнулся на вакансию «деминер». Профессиональный риск его не тревожит — говорит, что в Украине сейчас и так безопасных мест нет, но добавляет: «Средства защиты, оборудование здесь (в HALO Trust) самые новые, и если соблюдать процедуры безопасности, то на 99% это работа безопасная». Хотя, признается Сергей, жена волнуется из-за его новой профессии.
Сергей, стоя на коленях, медленно поднимает специальный щуп от земли до уровня глаз, проверяя наличие растяжек, затем на проверенном участке без спешки срезает траву садовыми ножницами. Мужчина признает, что физически нелегко, после рабочего дня ощущается боль в мышцах из-за постоянного приседания-вставания.
С другой стороны, Сергея радует перспектива общественно-полезного труда на свежем воздухе, страховки от работодателя, «белой» зарплаты. На сайте по поиску вакансий HALO Trust отмечает, что зарплата начинается с 24 тыс. грн.
«Работа кропотливая, требует внимания, но именно это мне и нравится», — говорит мужчина.
В то же время Сергей понимает, что этим делом он и коллеги будут заниматься еще не один год.
«Жизни не хватит, чтобы разминировать то, что засыпано», — признает мужчина.
Так, в августе первый заместитель министра внутренних дел Украины Евгений Енин заявлял, что пятая часть территорий страны загрязнена минами и неразорвавшимися боеприпасами.

Игорь Померанцев побывал в Украине с группой западных интеллектуалов. Историософские беседы закончились обстрелами украинских городов.

Гуманитарный коридор — понятие не только юридическое, правовое или военное. Человека необходимо поддержать психологической и лекарственной заботой, теплом и словом. Есть не только медицина катастроф, но и язык катастроф. Несколько миллионов украинцев покинули свои дома. Мировое сообщество поднялось на защиту новейших изгнанников. Об этой картине мира, создающейся на наших глазах, подкаст-сериал «Гуманитарный коридор». По ширине этого коридора будут судить о морали и ответственности нашей эпохи. Ведущие — Иван Толстой и Игорь Померанцев.
— Сегодня мы немного поменяем жанр. Собеседником будет не гость, а один из нас — Игорь Померанцев, который расскажет о своей драматической поездке в Украину. Игорь, вы опять за свое, опять поехали в Украину, мало вам показалось участия в литературных чтениях в Черновцах, совсем недавно вы снова были в Украине. Что это была за поездка, какая была ее цель — литературная, политическая, публицистическая?
— Если можно так сказать про себя — экзистенциальная. Поскольку вы говорите «опять за свое», ну да, своя вышиванка, конечно, ближе к телу. На этот раз я приехал во Львов. Гражданская авиация не летает в Украине, поэтому я прилетел в Варшаву, в Варшаве меня и еще несколько западных ученых и интеллектуалов встретили, это пятичасовая поездка из Варшавы. Уже на границе я понял, что возвращаюсь на родину. Пограничница украинская строго посмотрела на меня, полистала мой британский паспорт и говорит: «Ви народилися в Саратов_?». Я ответил: «Нi». Тогда она спросила: «У вас подв_йне громадянство?». «Нi», — снова ответил я. Она вернула мне паспорт и вскоре мы были уже во Львове.
А утром я проснулся под звуки Марша Шопена. Оказывается, наша гостиница в центре города была рядом с гарнизонным собором Святого Петра и Павла, там отпевают убитых украинских солдат. Внутри отпевают, а снаружи стоит военный оркестр. Я вышел, стоял вместе с родственниками и сослуживцами убитого солдата. Вернулся в гостиницу и спросил у дежурной: «Тут часто звучит Марш Шопена?». «Каждый день, а иногда несколько раз в день». Ну, и я понял, что вернулся на родину.
— Вы сказали, что ехали в группе западных интеллектуалов, это значит, что была какая-то общая цель. Все-таки эта поездка была чему посвящена?
— Это традиционный Львовский книжный форум. Обычно это довольно шумное мероприятие с сотнями людей, с издателями, с продажей книг, с автографами. На этот раз все было гораздо скромнее.
— Прежде ведь там участвовали и российские издательства, насколько я знаю, туда ездило очень много москвичей и петербуржцев, да? Это тот самый знаменитый Львовский осенний форум?
— Совершенно верно. На этот раз это было скромно, это было в помещении Украинского Католического университета, там людей было немного, но это были специалисты, не случайные люди. Это студенты, преподаватели и просто вольнослушатели. Были всякого рода интересные и любопытные темы и еще более любопытные докладчики. Я должен сказать, что этот форум проводился при самом активном участии английского Литературного фестиваля в городе Хей, они были инициаторами, и они приглашали английских интеллектуалов и писателей. Так что это было украинско-английское мероприятие. Темы были разные — культура и война, память и война, есть ли место Музе, писателю во время войны, и что это за место.
— А вы для себя что выбрали, о чем вы докладывали?
— Мне предложили участвовать в дискуссии на тему «Империализм и самоидентификация». Но сначала скажу чуть-чуть о других участниках. Там были именитые гости, надо сказать. Например, самый знаменитый английский нейрохирург и писатель Генри Марш. Его перевели на украинский язык, по-моему, эта книга называется «Вопрос жизни и смерти». То есть он писатель, но это документальная проза, это воспоминания врача. Его читают во всем мире, и он давний друг Украины. Были украинские интеллектуалы: историк Ярослав Грицак, блестящий философ Владимир Ермоленко. Блестящий потому, что он думает как философ, а пишет как писатель. Была мексиканская журналистка, на которую шесть раз покушались в Мексике наркоторговцы. К счастью, неудачно. Был нобелевский лауреат, танзанийско-британский писатель, но по зуму. Там по зуму тоже выступали участники, главным образом это были украинские солдаты-интеллектуалы, их записали на фронте. Это было, может быть, самое драматичное. Интеллектуал и на фронте остается интеллектуалом и активно думает.
На меня очень сильное впечатление произвела дискуссия о военных преступлениях российской армии, российских политиков и пропагандистов. Это были первоклассные западные специалисты и среди них крупнейший авторитет в международном праве Филипп Сэндс. Это была острая дискуссия в деталях. Во-первых, я понял, что уже очень много собрано фактов военных преступлений, что в этом участвуют западные профессионалы. Среди них Жанин, у нее колоссальный опыт по сбору военных преступлений в Йемене, в Афганистане в Сирии, она теперь возглавляет группу, которая занимается военными преступлениями российской армии.
Но спор был не об этом, потому что эти преступления очевидны — там убийства, изнасилования. Спор был о том, как представить в международных судах (речь идет не только о Гааге, ведь будет несколько международных судов) преступления политической верхушки и пропагандистов российских. Там был просто жаркий спор, потому что Филипс Сэндс сказал, что мы не должны это представлять как геноцид, зал чуть не заревел от отчаяния, потому что все считают, что это геноцид украинского народа. Но он объяснил, что мы проиграем этот процесс, мы не докажем геноцид, это строгое определение. Нужно выдвигать другие обвинения — военные преступления, потакание военным преступлениям, подталкивание к военным преступлениям. Там, кстати, произносились имена московских знаменитых пропагандистов. И я вдруг понял, что это реально, что это не просто разговор, что «им место в Гааге» — идет тщательное документирование фактов преступлений и подготовка к международным трибуналам.
— Поразительно интересно. Давайте обратимся к вашему докладу. Вы сказали, что тема была…
— «Империализм и самоидентификация».
— Об империализме и об имперскости культуры, конечно, в последние дни не говорит только ленивый, так что ваша тема в тренде. Да вы ведь, где бы ни родились, — в Саратове, или вырастали в Черновцах, — вы все-таки были на краю империи. Как наш поэт благословлял такое рождение и такое существование — тот самый поэт, вокруг которого столько копий бьется. Итак, о чем вы рассказывали?
— Писатель в любой ситуации остается писателем, у меня такое отторжение от языка и лексики политологов, потому что для меня это редукция смысла жизни, там не остается места для человека. Поэтому во всех этих дискуссиях я все-таки говорил на писательском, на человеческом языке, но меня и пригласили как писателя. Там были любопытные моменты: в какую нишу поместить Украину в контексте колониально-имперской войны, которую начала Россия, с кем сравнивать Украину, какое ее место в колониально-имперском контексте ХХ века? Один из собеседников заговорил об Африке и об Азии, о национально-освободительном движении. Он даже назвал два имени, это идеологи национально-освободительных идеологий Эдвард Саид и Франц Фанон.
И тут я полемизировал с участником дискуссии, потому что с его точки зрения эти авторы актуальны сейчас для Украины. А я не думаю, что эти авторы актуальны. Дело в том, что Эдвард Саид — это литератор, литературный критик, мыслитель. Это американец палестинского происхождения, он написал в свое время знаменитую работу об ориентализме, это жесточайшая критика Запада. Якобы, Запад навязал арабскому миру, мусульманскому миру свое понимание этого мира и таким образом навязал имперские категории. В то же время Эдвард Саид пренебрег колоссальным багажом западных востоковедов, большим багажом арабских востоковедов. Кстати, его впоследствии упрекали, его поймали за руку, что он неточно цитирует, обрывает цитаты там, где ему нужно. В общем, это работа чрезвычайно спорная. Он, например, обошел стороной полностью потрясающий вклад немецких востоковедов в арабистику. Так что он для меня фигура, вызывающая сомнения, я уж не говорю о том, что эпиграф к этой книге взят из Карла Маркса.
И несколько слов о втором персонаже. Это Франц Фанон, поздний последователь негритюда, идеологии африканского самосознания. Причем, негритюд начинался как аттическая идеология, в нем есть своя красота, это Сенгор, Сезер, это поэты, они придумали идеологию негритюда, которая, в общем, была отвергнута африканскими народными массами, потому что она была слишком поэтическая. Фанон — это поздний последователь, абсолютный неомарксист, он единственную коррекцию внес в своей марксистской идеологии: вместо пролетариата он предложил в качестве гегемона арабское крестьянство. Он лечился, кстати, в Москве, он сравнительно рано умер. Я бы сказал, что Украина не имеет отношения к такого рода идеологии, Украина — европейская страна. Если искать какие-то аналоги, то, может быть, Ирландия скорее, но при чем тут север Африки, при чем тут негритюд? Это такая полемика бархатная, без перехода на личности.
— Игорь, что это была за полемика? Вы подвергали критике западоцентризм, европоцентризм, политическое высокомерие при отсутствии реального знания во взглядах на Украину?
— Я построил свой монолог по-писательски, я сказал, что самоидентификация — это крайне сложный вопрос, что я поделюсь своим личным опытом и опытом моих близких. Моих внуков зовут Айзек и Джекоб. Им было три года, я подвел Джекоба к большому зеркалу и спросил: «Джекоб, там чье отражение?». Он говорит: «Это Айзек». Потом я подвел Айзека: «Это кто там в зеркале?». Он говорит: «Это Джекоб».
— Они близнецы?
— Да, они близнецы, они действительно похожи, но не абсолютно идентичные близнецы. Так вот, я тогда понял, что у детей отсутствует абстрактное мышление. А потом я рассказал какие-то драматичные моменты из истории моей семьи. Во второй половине 1970-х гг. в Киеве меня вызывали на допросы в КГБ. Речь шла о самиздате и тамиздате. Однажды майор, который меня допрашивал, я думаю, что это была домашняя заготовка, меня спросил: «Игорь, а кем вы себя чувствуете — русским или евреем?». И я понял, что это капкан. Если я скажу, что я еврей, он скажет «тогда уезжайте в свой Израиль», если я скажу, что я русский, он скажет «ну, послушайте, вы же патриот, как вы могли связаться с этой бандеровской сволотой?». Тогда я выбрал третье, я ему сказал: «Я — украинец». Он зло так зыркнул на меня и говорит: «Не ерничайте!».
Вскоре я оказался в эмиграции. Первый город, который я посетил уже на свободе, это был город-сказка, город мечты, это был Стамбул. Я прилетел в Стамбул со своим женевским паспортом, вручил его пограничнику, он полистал с любопытством, потом говорит: «Welcome, мистер Саратов!». Это было единственное знакомое для него слово. Почему знакомое, я потом выяснил: Саратов — это слово тюркского происхождения, означает «желтая гора». Так я стал еще и господином Саратовым.
— Да вы и не перестаете, как мы поняли, им быть, и украинская таможня тоже заподозрила этот же грех.
— Да, надо мной в Львове шутили: это твое единственное темное пятно. Но это еще не конец истории. Вскоре мы переехали из Германии в Лондон, и там мой сын Петя стал Питером, пошел в школу английскую. Ему было уже лет 10, когда однажды в школе ему сказали: «Ты — русский шпион». Причем, я знаю, кто это сказал. Это одноклассник, сынишка Форсайта, автора шпионских романов. Но кличка не прижилась, потому что Россия вошла в моду, началась перестройка. Питер, в конце концов, окончил хорошую школу. Я очень быстро понял, что твое место в официальной иерархии в Англии зависит от твоей фонетики, раз так, то школа должна быть очень хорошая. Так что все мои зарплаты на «Би-Би-Си» ушли на фонетику, на звуки. Он ходил в дневную школу в Вестминстер, окончил эту школу и поехал учиться дальше, в Эдинбург, в университет шотландский. И в первые же дни ему сказали: «Да ты английский клятый империалист!». Это шотландцы ему сказали. Он говорит: «Да нет, нет, я не англичанин». «Мы слышим, кто ты».
Однажды он ехал на велосипеде и услышал, как ему в спину крикнули: «Катись в свою Англию!». И он так и не понял, как они узнали по спине, что он англичанин, а не шотландец. И он катился, катился, но не назад в Англию, а оказался в самом начале XXI века в Москве. Он работал над европейскими проектами, год или полтора учился на высших режиссерских курсах, он уже почувствовал себя почти москвичом, и он однажды ехал с таксистом, таксист слушал его и потом говорит: «Слушай, парень, ты не наш». И Петя-Питер снова понял, что его разоблачили как шпиона. Таксист немножко подумал и говорит: «Ты — костромской».
— Почти саратовский.
— Но вернемся к Джекобу и Айзеку. Они учились в английской школе и все было хорошо, но стало еще лучше — они переехали в Вашингтон. И 24 февраля, когда началась интервенция российская, они пришли в школу и их уже встречают вопросом: «Вы русские?». Я знал, что это случится, я их подготовил, я сказал, что их это спросят. «А что отвечать?». Отвечайте правду, что ваш отец родился в Киеве (он действительно родился в Киеве, но прожил там 10 месяцев), что ваша бабушка — киевлянка, а что ваш дедушка — Ukrainian. Так они и сказали, таким образом конфликт был разрешен.
Почему я рассказал эту историю? Потому что в любой ситуации мы должны понимать и примерять на себе то, о чем говорят интеллектуалы. Самоидентификация — это очень сложный вопрос для каждого из нас, но речь шла об Украине. Кто ты, Украина? Самоидентификация — это «кто — я»? И Украина себя спрашивает: «Кто — я?», потому что огромная многонациональная страна. И в критических ситуациях становится ясно, кто ты, во время войны стоит выбор между жизнью и смертью. Мои собеседники пытались найти ответ. В данной ситуации мне кажется, что об Украине нужно говорить как о стране и о нации, которая противостоит смерти. Вот сейчас вопрос жизни и смерти. И агрессия России связана с доминантой русской культуры, как мне кажется, и эта доминанта ближе к смерти, чем к жизни.
Культ смерти может быть красивым. Что я имею виду? Что все-таки Советский Союз и Россия были чемпионами Европы по уничтожению других и себя. Я говорю сейчас о ГУЛАГе, я говорю о том, что на Красной площади похоронены террористы и их останки до сих пор там находятся. Это культ не просто умерших, это культ террористов. Россия не единственная страна или культура, где так силен культ смерти. Я приведу пример из далекого прошлого, это культура ацтеков, там кровь текла не ручьями, а реками, там человеческие жертвоприношения приносились каждый день. И вот пришла Россия в Украину со своим культом смерти. И сейчас я думаю, что Украина выбрала жизнь, Украина на стороне жизни.
— Игорь, вот идет эта конференция, эти чтения, дискуссии, это крайне интересно, философично, вы открываете дверь, чтобы выйти за пределы этой конференции. Сейчас она закончена, вы едете в другой город, и начинается такой постскриптум к вашей поездке, постскриптум чудовищный — вы попадаете под ракетный обстрел в Киеве. Скажите хотя бы несколько слов о своем переживании, как это все произошло?
— Мы приехали из Львова в Киев в 6 утра, вокзал нас встретил чудной лирической, оптимистической песней «Снова цветут каштаны». И американцы что-то почувствовали: «Давайте танцевать, давайте танцевать!». Вскоре мы были уже в гостинице, я решал все-таки отдохнуть, но в 10 завыли сирены. Это гостиница на Подоле, это низменная часть Киева, оказывается, в каждом номере уже есть портативное радио. И я услышал: «Attention! Attention! Увага! Увага! Внимание! Внимание! Воздушная тревога! Всем спуститься в подвал!». Подвал — это подземная парковка. Честно говоря, я не хотел спускаться, я хотел спать, но меня нашли по телефону и говорят: «Почему ты еще не в подвале?». Я слышал хлопки, какие-то взрывы, но любопытно было, как быстро ты привыкаешь к новому образу жизни. Был гигантский подвал, заполненный гостями отеля, у нас там был свой уголок. Причем люди немедленно обживаются, появляются кресла, топчаны, кто-то уже лежит, досыпает, видит свои радужные сны. Гостиница угощала печеньем, водой. Я сразу подумал, что я среди правильных людей, потому что у американцев была бутылочка виски, ирландский Jameson, а у меня была бутылочка французского вина «Кот дю Рон».
Утром не хотелось, кончено, пить, но оказалось, что мы там задержались часов на шесть. Потом был перерыв, мы вышли, я прошелся по Подолу, это район Киева, который я люблю и в жизни, и в стихах. Это был послеполуденный Подол, почти все закрыто, висят таблички «Воздушная тревога». Я вернулся и снова в моей комнате раздался этот ненавистный голос: «Attention! Attention! Увага! Увага! Внимание! Внимание! Воздушная тревога! Всем спуститься в подвал!». И мы жили своей замечательной хтонической жизнью. Я вспомнил рассказ Кортасара «Южное шоссе» о том, как попали в пробку добропорядочные аргентинцы, а пробка длилась и длилась, и они зажили жизнью, начали жениться, разводиться. Еще я вспомнил недавнюю публикацию в американском журнале «Тайм», там была статья о том, как Россия хочет загнать в старый советский подвал Украину, и дальше это разворачивалось и как метафора, и как реальность, потому что сотни тысяч людей вынуждены теперь пребывать в подвалах, и это значит, что хтонические чудовища навязывают свой образ жизни.
Там были чудные собеседники, например, там был Джон Андерсен, американский журналист, в 1970-е гг. он работал журналистом в Перу, вел расследования о наркоторговле и нарушениях прав человека. Его арестовали. Его опыт был куда жестче, нежели мой. Но его шантажировали, потому что арестовали невесту, но и подписал признание. Там разные были пытки, сказал он, но самая страшная называлась «авиатор». Это когда тебе завязывают руки за спиной, тебя поднимают к потолку, а там вбитый крюк, и тебя подвешивают за твой узел. И вот ты так висишь и должен дать признательные показания. Ну, мне, как писателю, понравилось название — «авиатор».
— Игорь, спасибо за записки из подполья.

Во время недавней вербовки осужденных в саратовской колонии в сентябре представитель «ЧВК Вагнера», очень похожий на бизнесмена Евгения Пригожина, заявил, что невостребованные родными тела наемников будут хоронить рядом с часовней под Горячим Ключом в Краснодарском крае. Там действительно расположено закрытое для посторонних небольшое культовое сооружение, а вокруг него стоят похожие на колумбарий боксы.

Как выяснили журналисты «Кавказ.Реалий», кладбище находится на частной территории в непосредственной близости реки — это, весьма вероятно, является нарушением действующих в России экологических норм. Однако власти Краснодарского края на эти нарушения пока никак не реагируют.
Кладбище, о котором говорил Пригожин в саратовской колонии, расположено в 20 км от тренировочной базы «вагнеровцев» в Молькине, в километре от развязки на Горячий Ключ. На нем стоит часовня в честь великомученика Георгия Победоносца, которого считают покровителем православного воинства, — сооружение даже обозначено на онлайн-картах.
Часовня была построена в 2018 г.: СМИ еще тогда связывали ее с «ЧВК Вагнера». В 2019 г. ее владельцем стала «Лига защиты интересов ветеранов локальных войн и военных конфликтов». Имя ее руководителя совпадает с именем одного из российских командиров в Сирии — Андрея Трошева. Он внесен в санкционные списки Евросоюза, Швейцарии и Великобритании как человек, связанный с «ЧВК Вагнера».
При этом, в отличие от подавляющего большинства православных объектов в России, часовня под Горячим Ключом закрыта для случайных посетителей. Даже подъехав к главным воротам, внутрь не попасть — они закрыты, а у входа нет ни звонка, ни ручки. По периметру участка стоит множество видеокамер.
По данным журналистов «Кавказ.Реалий», несколько лет назад на месте часовни располагалось поле с небольшой лесополосой за ним. Однако сейчас участок огораживает от посторонних глаз высокий серый забор. Такой же цвет и у нетипичной для православия кубической часовни. Над ней — золотой шлемовидный купол.
Внутри часовни — минимализм в деталях: серые балконы со стеклянными ограждениями с двух сторон, железные распорки. О культовом предназначении помещения напоминают лишь икона с изображением святого Георгия, золотое паникадило и два подсвечника.
В ролике, опубликованном изданием ФАН, которое связывают с Пригожиным, — единственным СМИ, сумевшим попасть внутрь, — говорится, что сюда приезжают помолиться наемники «и мусульмане, и буддисты, и родноверы (приверженцы славянского неоязычества), и православные».
Священник Екатеринодарской епархии Русской православной церкви, в административные границы которой входит и Горячий Ключ, говорит, что расположение часовни на частной территории не является нарушением.
«В практике православной церкви есть даже домовые храмы, расположенные в подворье или учреждении, например воинской части, колонии, интернате. Посторонний верующий туда свободно не может попасть», — объяснил он «Кавказ.Реалиям» на условиях анонимности.
Собеседник при этом уточнил, что не знает, кто из священнослужителей закреплен за часовней «вагнеровцев». Он предположил, что у военной компании может быть свой духовник — священник, который совершает обряды и таинства для бойцов, общается с ними на религиозные темы. Также он подтвердил, что внутреннее убранство часовни хоть и нетипично для православных зданий, но не противоречит религиозным требованиям.
«Судя по видео, обстановка там достаточно гнетущая, давящая, как и в главном храме вооруженных сил в парке «Патриот». Но все-таки нужно помнить, что христианство — религия радости. Вероятно, излишняя суровость связана со спецификой объекта и людей, которые приходят туда молиться», — подытожил священник.
Однако если часовня на частной территории никак не нарушает российских законов, то к другим сооружениям на участке есть вопросы. В видео ФАН показано, что слева от часовни находится выстроенный в три ряда 21 мемориал. В ролике ФАН они названы «шкафами» для увековечения памяти погибших наемников. Опрошенные журналистами эксперты считают, что это — колумбарий, где находится прах наемников. И это частное кладбище, весьма вероятно, нарушает российское экологическое законодательство.
Авторы ролика при этом прямо не говорят, что речь идет о захоронениях.
«Пришли к общему решению делать вот такие «шкафы» с госнаградами, наградами добровольцев и непосредственно личным номером. Сюда приезжают жены, матери, дети непосредственно поклониться погибшим», — говорит на видео смотритель часовни.
Для демонстрации содержимого он нажимает на кнопку, поднимающую серую штору-роллет. Содержимое «шкафа» на видео размыто, крупно показаны только несколько государственных наград.
«Версия о том, что это «шкафы для хранения наград», кажется странной: зачем у семьи забирать награды погибшего, чтобы затем хранить их фактически в поле? Куда вероятнее, что вместе с наградами там хранят и урны с прахом кремированных бойцов», — пояснил «Кавказ.Реалиям» руководитель экологической организации Дмитрий Шевченко.
Российское законодательство не разделяет обычные кладбища и колумбарии. Однако, согласно закону, захоронения не могут быть расположены рядом с водными объектами. При этом рядом с колумбарием «ЧВК Вагнера» протекает река Псекупс, а земельный участок вокруг часовни не предназначен для захоронений, утверждает эколог. В связи с этим «Гражданская инициатива против экологической преступности» направила запросы в Роспотребнадзор и администрацию Горячего Ключа.
«Мы поинтересовались, знают ли там вообще об изменении вида использования участка и обращался ли кто-либо за разрешением о размещении спецобъекта — кладбища. Река Псекупс активно используется для хозяйственных нужд станицы Саратовской и населенных пунктов Адыгеи, кладбище в зоне затоплений недопустимо и может привести к санитарно-эпидемиологической катастрофе», — поясняет Шевченко.
Эколог добавил, что не нашел около Горячего Ключа никакого другого места, где могли бы хоронить погибших, как обещал Пригожин. Это и невозможно: согласно кадастровой карте, вокруг находятся только земли сельхозназначения.
В Краснодарском крае и Адыгее «вагнеровцев» не хоронят на местных аллеях героев вместе с погибшими контрактниками, утверждает автор телеграм-канала «Титушки в Краснодаре», военный пенсионер Виталий Вотановский. Он за несколько месяцев обнаружил на обычных гражданских кладбищах Краснодарского края и Адыгеи более 200 могил, предположительно, погибших в Украине российских военнослужащих, о которых не сообщали СМИ.
«»Вагнеровцев» всегда стараются прятать. Я ни разу не видел их на аллеях героев. Там хоронят только официальных военнослужащих. А казаков, добровольцев, других наемников подхоранивают к родным», — рассказывает Вотановский.
Также, по его словам, в отличие от могил военнослужащих, на могилах наемников обычно нет венков от местных администраций и Минобороны. На фото погибшие «вагнеровцы» обычно в гражданской одежде или камуфляже, в то время как «официальные» военные — всегда в форме.
В самой ЧВК группировку иносказательно называют «музыкантами», обыгрывая позывной ее предполагаемого основателя — офицера спецназа ГРУ Виктора Уткина. Он был известен увлечением нацизмом, во время которого появился культ немецкого композитора Рихарда Вагнера. На одном из рекламных баннеров «ЧВК Вагнера» в Волгограде эта ассоциация обыгрывается даже визуально: военные в камуфляже держат баян, гитару и скрипку.

«Голос Америки» побеседовал с главными редакторами региональных медиа из Харькова и Мариуполя, которые были вынуждены покинуть свои дома в первые дни войны. Кроме них — с журналистом из Луцка — города в северо-западной части Украины, который с момента вторжения не только принял тысячи украинских переселенцев, но и отправил на фронт многих своих жителей, ставших защитниками родины.

Об отъезде из родных Харькова и Мариуполя
Анна Мурлыкина, главный редактор сайта «0629» в Мариуполе: «Наш мариупольский сайт «0629» существует с 2006 г. Наша редакция была вынуждена переехать, и сейчас работаем из двух разных городов, хотя вся моя жизнь была связана с Мариуполем. 24 февраля я проснулась от звонка мамы, он прозвучал в пять утра. Мама была тяжело больна раком, мы узнали об этом диагнозе за считанные дни до войны и поместили ее в больницу на левом берегу Мариуполя. Его и стали бомбить первым. Мы приняли решение: отвезем ее в Запорожский онкологический центр и вернемся в город, чтобы продолжать работать. Мы думали, что спасаем маму, но она спасла нас: мы ехали из Мариуполя в Запорожье и за нами в прямом смысле захлопывалась дорога — один за другим российскими войсками были захвачены Мелитополь, Васильевка и мы не смогли вернуться домой».
Лариса Гнатченко, главный редактор газеты «Слоб_дський край»: «Война застала меня дома — моя журналистка из Балаклеи позвонила и сказала, что их бомбят. Из своего окна я как будто бы смотрела фильм: перед глазами был поток машин и идущих людей. Мы не воспринимали это как войну в полном смысле этого слова до того, пока над нашим домом не стал летать бомбардировщик. Мы с дочерью сидели в ванной, накрывшись одеялами, подушками и плакали, на руках у нас была собака и мы слышали, как самолет заходит на новый круг и ждали удара. Это была самая страшная ночь в моей жизни. На утро мы взяли документы, собачий корм и саму собаку и вышли из нашего дома. Сейчас мы живем в Полтавской области. Наше состояние тяжело понять тому, кто это не пережил. Мы не думали выезжать из Харькова — у меня работа, обязанности, здесь мой дом. Из редакции я выехала из Харькова первой — нас сильно бомбили, и я очень комплексовала по этому поводу».
О Луцке в военное время
Наталя Пахайчук, rayon.in.ua: «Я работаю в издании rayon.in.ua, которое объединяет более 30 маленьких изданий Волынской, Ровенской и Закарпатской областей. Наше издание очень особенное — мы лично знаем своего читателя, и наш читатель знает нас в лицо. С 24 февраля мы стали писать о героях наших материалов по второму кругу — многие из них стали вместо деловой одежды шить рукавицы для военных, местные театралы вместо спектаклей занимаются поставками бронежилетов и лекарств для передовой, а местный музей современного искусства сейчас стал приютом для тех украинцев, которые бегут от войны. Тяжелее всего писать о похоронах наших героев, вчерашних читателей, которых мы также знали в лицо».
О профессиональных вызовах с начала военного вторжения
Анна Мурыкина: «Я была очень удивлена в первые дни войны, что город был заблокирован, но никто ничего не говорит о Мариуполе. Я решила, что нужно поднимать волну, и стала писать иностранным коллегам. Мне очень помогли журналисты Le Figarо, немецких изданий, польской Gazeta Wyborcza — они приезжали в Мариуполь и приходили в наш ньюзрум накануне войны. Они хотели посмотреть, как город готовится к возможному вторжению. Я стала им писать в марте, потому что они оставляли свои контакты, я очень благодарна всем иностранным коллегам за то, что они откликнулись. Я журналист маленького регионального издания, я никогда не чувствовала такой огромной профессиональной поддержки, как тогда. Это было удивительно. Сейчас наш сайт выходит только на украинском языке — это принципиальная позиция, особенно во время войны. Я не уверена как будут обстоять дела после войны, возможно, мы вернемся к двуязычной версии сайта, но сейчас русский язык обижает каждого, кто живет в Украине. Путин объявил о защите русскоговорящего населения, но он истребляет как раз это самое русскоговорящее население. Мариуполь до войны был русскоговорящим городом и у нас была соответствующая аудитория. Поэтому сейчас мы считаем принципиально важным развивать украинский язык и говорить конкретно Российской Федерации: не нужно нас защищать, оставьте нас в покое».
Лариса Гнатченко: «До 1 июня у нас не выходила газета, потому что не работала почта, которая ее доставляет. Мы сделали два спецвыпуска нашей газеты, ее привозили людям военные — на освобожденных территориях не всегда работает почта. Люди берут газету в руки и плачут. В самом первом номере мы рассказали им, что на самом деле Харьков никто не брал, что Зеленский — все еще президент страны и что люди могут получать свои пенсии и свидетельства об окончании школы. Им же рассказывали совершенно другое, они жили полгода в абсолютно другом мире. Мы возвращали их в реальную жизнь, а не в ту, в которой они жили благодаря российской пропаганде. Россияне распространяли много фейковой информации на оккупированных территориях — о наступлениях и контрнаступлениях, о том, какие территории оккупированы и деоккупированны, заставляли получать российские паспорта».
Наталя Пахайчук: «Наша редакция прилагает огромные усилия для противостояния дезинформации, последние несколько лет был просто бешенный наплыв. Прицельно били по нашему региону с помощью различных информационных спецопераций, как белорусская, так и российская пропаганда. Это очень серьезная проблема, мы много с ней работаем. Особенность нынешней российской пропаганды в том, что наше население запугивают. Например, во время каждой из воздушных тревог обязательно появляются фейки о взрывах, что должно было бы спровоцировать людей бежать и бояться. По нашим наблюдениям, люди становятся только более стойкими, украинца все сложнее обмануть. Мы со страхом и в постоянном напряжении смотрим за военными учениями в Беларуси, это влияет на моральное состояние людей. Но вместе с их приготовлениями, готовимся и мы. Границу Украины с Беларусью начали укреплять еще прошлой осенью, когда Путин и Лукашенко создали искусственный кризис мигрантов. С началом Большой Войны фортификации только укрепили, а наши силы ПВО работают просто божественно».

В Германии вышла книга «Война против Украины». Об ошибках Запада, о Путине, возомнившем себя Петром I, и о заблуждениях немцев — в интервью DW с автором Гвендолин Зассе.

Гвендолин Зассе — одна из ведущих немецких экспертов по Восточной Европе. Она много лет во главе ZOiS — берлинского Центра международных и восточноевропейских исследований — изучает процессы общественной и политической трансформации стран региона. Обобщая многолетний опыт научных исследований центра, Гвендолин Зассе написала книгу «Война против Украины», в которой объясняет немецкому читателю исторический и общественный контекст, приведший к развязанной Россией войне против Украины. Подробнее об основных тезисах вышедшей недавно книги и об оценке нынешней ситуации — в интервью DW.
— Госпожа Зассе, в книге вы подчеркиваете, что война, которую ведет сейчас Россия против Украины, началась не 24 февраля этого года, а восемь лет назад, когда Россия аннексировала Крым. Почему вам так важно было объяснить это немецкому читателю?
— Эта книга — попытка объяснить, почему происходит то, что происходит. Важно понимать предысторию, а в этом отношении у нас существуют некоторые ложные представления. Поэтому необходимо напомнить, что эта война действительно началась в 2014 г., когда произошла аннексия Крыма. Эти действия были ударом по принципу государственного суверенитета, актом войны, который тогда на Западе не стали называть тем, чем он на самом деле был.
Очевидно, многие на Западе этого и не понимали, и это было ошибкой. Не будь аннексии Крыма, не было бы и войны на Донбассе и впоследствии не дошло бы до нынешней широкомасштабной агрессии. Я хотела в своей книге воспроизвести ход событий и напомнить о взаимосвязи между ними. Истоком войны стало именно вопиющее нарушение норм международного права, все последующие события уже вытекали из той же логики.
— В какой-то степени ваша книга — попытка работы над ошибками. Но сначала нужно понять причину ошибок. Почему, по вашему мнению, страны Европейского Союза не видели или не хотели видеть, что происходит на самом деле и насколько это опасно? Это наивность или причина скорее в экономических интересах?
— Эти вещи не исключают друг друга. Мы можем говорить о политической наивности, когда речь идет о том, что в отношениях с Россией экономические интересы пытались рассматривать отдельно от политики, в том числе от политики безопасности. Здесь, прежде всего, нужно указать на немецких политиков, которые привели страну к такой сильной энергетической зависимости от России. Еще в январе этого года, в преддверии масштабной агрессии России, германские политики продолжали отстаивать «Северный поток-2». Российские власти делали из этого вывод, что глубокого разрыва экономических отношений можно не бояться, что бы ни случилось. Естественно, это расширило России поле для маневра.
Но ошибкой была не только неспособность понять взаимосвязь политических и экономических интересов, но и непонимание перемен в Восточной Европе. Россию многие продолжали воспринимать так, как воспринимался когда-то Советский Союз, упуская из виду Украину и другие страны региона. Так же поверхностно и ошибочно эта война многими на Западе воспринимается как «война Путина». Да, он отдавал приказы, но эта война не просто так родилась в его голове. Это произошло на фоне политических и общественных процессов как в России, так и в Украине и на Западе. Только проанализировав этот контекст, мы можем сделать выводы.
— Но канцлер Германии Олаф Шольц не раз говорил об этой войне именно как о «войне Путина». Почему, по вашему мнению, он ошибается?
— Без его (Путина) приказов, без его решения об аннексии Крыма, всего этого бы не было. Однако приписывать эту войну исключительно ему — недопустимое упрощение. Система власти вокруг Путина годами формировалась не только самим Путиным, но и людьми, считающимися в России элитами. Эта система базируется на лояльности, она опирается на деполитизированное общество. Нельзя упускать из виду общественные факторы, на которых держится эта система. Говорить о том, что эта война — вина каждого отдельного россиянина — тоже слишком категоричное упрощение. Но и не учитывать общественные процессы в России, предшествовавшие этой войне, тоже нельзя.
— Если говорить об общественных процессах в России и об истоках этой войны, то, наверное, можно вспомнить националистический подъем среди россиян после аннексии Крыма и скачок популярности Путина. То, что хозяину Кремля сошла с рук эта аннексия, лишь подогрело его аппетит?
— Мы должны быть осторожны, пытаясь понять, что у Путина в голове. Но его собственные выступления прошлых лет уже давно указывали на гипертрофированное внимание к Украине. В 2014 г. он проверил, как далеко Запад позволит ему зайти, и почувствовал значительное пространство для маневра. В определенный момент российский президент понял, что никто не вечен, и он стал уделять большое внимание тому, что останется после него в российской истории. Нападением на Украину он, очевидно, хотел войти в историю как политик, укрепивший влияние России в мире.
— В своей книге вы указываете на желание Путина стать в один ряд с российскими царями, в частности, с Петром I. Но Петр I хотел сближения с Европой, обрезал своим боярам бороды. Путин же все делает наоборот…
— С Петром I Путина сравниваю не я, на это сравнение намекал в своих речах сам Путин, указывая на завоевание этим царем территорий. Тот факт, что Петр I желал сближения с Европой, Путин не вспоминает. Российский президент явно потерялся во времени. Он действует так, как будто на дворе не XXI, а XIX век с его империализмом. Парадокс заключается в том, что такими действиями он может разрушить даже систему, которую он сам же выстроил.
— Что именно вы имеете в виду?
— Мы наблюдаем, как эта система оказывается под давлением гораздо сильнее, чем это было до 24 февраля. Мобилизация встречает некоторое сопротивление в обществе, хотя пока и не критичное. В то же время мы видим, что «ястребы» в окружении Путина все ощутимее усиливают свои позиции. Все более заметна некоторая нервозность во властных кругах в Москве. Но неуверенность и нервозность ощущается и среди региональных союзников России, в том числе в странах Центральной Азии.
Мы видим, насколько нервны и осторожны авторитарные лидеры этих стран, хотя до масштабного нападения на Украину они поддерживали с Москвой очень тесные отношения. Мы наблюдаем, как меняются отношения России со странами этого региона. В том числе и потому, что у России нет военных ресурсов для влияния, в частности, в Нагорном Карабахе, а также в Центральной Азии. Не исключено, что после войны с Украиной весь этот регион будет гораздо менее зависим от России. Все это может окончиться совсем иначе, чем планировал Путин.
— В вашей книге Вы сознательно отказались от употребления слова «постсоветский», говоря об этом регионе. Почему это важно?
— Потому что это слово является выражением того самого недифференцированного восприятия на Западе этого региона, непонимания идентичности отдельных стран, ставшего одной из причин ошибок, предшествовавших нынешней войне. Мы не должны употреблять термин «постсоветский» ни в науке, ни в повседневной жизни. Я надеюсь, что мы извлекли этот урок и перешли в новую фазу, в которой мы лучше понимаем, что происходит в этих странах. Очень грустно, что должна была начаться война таких масштабов, чтобы мы, наконец, это поняли.
— Вы также критикуете употребление в немецких СМИ и в политической дискуссии таких выражений как «украинский кризис» или война в Украине. Почему терминология имеет для Вас такое большое значение?
— Употребляемая в публичном дискурсе терминология в значительной степени определяет восприятие отдельных явлений. Когда мы говорим «украинский кризис» или «война в Украине», нам так легче произносить. Но подсознательно утверждается некий подтекст, будто речь идет о войне в Украине, которая якобы имеет какие-то украинские корни, истоки внутри самой Украины и ее внутриполитических процессах. А слово «кризис» недопустимо умаляет масштабы происходящего. Мы должны всегда называть вещи своими именами — это война России против Украины.
— После заявления Москвы об аннексии четырех областей Украины видите ли вы вообще какой-нибудь выход, какой-то сценарий завершения войны или Путин будет вести ее до печального конца?
— Сейчас все указывает на то, что Путин будет пытаться уничтожить украинское государство и украинцев как нацию, чего бы это ни стоило. Что касается аннексии, с ее окончательным оформлением в Москве не спешат, дальнейшие шаги могут зависеть от событий на поле боя.
— Российский журналист, лауреат Нобелевской премии мира Дмитрий Муратов считает, что даже уход Путина от власти не гарантирует прекращения войны. Ведь во властных кругах в Москве усиливаются позиции «ястребов», требующих еще более жестких действий для покорения Украины. Вы разделяете такое опасение?
— Еще и до ухода Путина от власти в его окружении могут возобладать как «ястребы», так и представители более умеренных подходов. Однако все эти люди, скорее всего, будут заинтересованы в том, чтобы система не менялась. Дальнейшее развитие событий в России в значительной степени зависит от того, какова будет социальная ситуация, насколько сильно будут действовать санкции.
— Что еще повлияет на вероятность каждого из этих двух сценариев?
— Все будет зависеть, прежде всего, от единства внутри НАТО и ЕС, а также выносливости западных партнеров Украины. Путин рассчитывает на подрыв этого единства, в частности, когда этой зимой станут ощутимы последствия скачка цен на энергоносители. Поэтому правительствам западных стран нужно объяснять своим избирателям, почему важно и дальше поддерживать Украину и финансово, и в военном плане. Эта поддержка должна быть долгосрочной, нужно быть готовым к тому, что эта война будет иметь разные фазы. Любой момент ослабления или приостановки этой поддержки, любую паузу Россия лишь использует для того, чтобы перегруппировать свои силы.