Врач с 22-летним опытом работы в "горячих точках" рассказал о войне с Россией в Украине — Строительный портал ПрофиДОМ

В Национальной библиотеке имени М. Мажвидаса прошла встреча с работающим в Украине литовским врачом-анестезиологом Андреем Славуцким. Он состоял в международной организации «Врачи без границ», работал в ВОЗ, ЮНИСЕФ, участвовал в различных проектах в Анголе, Боснии, Руанде, Чечне, Сомали, Кении, Гватемале, Мозамбике, Ливане и других странах. Весной, с началом активной фазы российской агрессии против Украины, Славуцкий вернулся в ряды международной организации «Врачи без границ» и был советником руководителя миссии в Украине, но… покинул этот пост.

О причинах такого шага, эффективности участия международных организаций в гуманитарных миссиях, ситуации с медициной в воюющей стране, шла речь в интервью LRT и на встрече в библиотеке им. М. Мажвидаса.
— На вопрос «Андрей, ты кто?», — у меня есть два ответа, краткий и длинный. Краткий — я русский из Литвы; длинный — я родился в Казахстане в 1959 г. на железнодорожной станции, шестимесячным меня перевезли в Крым, учился я в Эстонии, а в Литву приехал в 1980 г. на практику (был на четвертом курсе медицины), попал в больницу «Скорой помощи».
Здесь я и начал трудиться, а в 1989 г. уехал в Африку работать анестезиологом. В Анголе я встретился с «Врачами без границ», мы начали сотрудничать. С 1991 г. и до 2013 г. я с ними практически 22 года проработал. Был на многих войнах, занимался военной медициной и в Анголе, и в Боснии (два года под обстрелами), и Чечня была в 1995 г. Так что, мне было с чем сравнить войну в Украине.
А последние 10 лет я провел в Женеве как менеджер различных программ — от борьбы со СПИДом, туберкулезом, с заболеваниями заключенных в тюрьмах до спасения ливийских беженцев на судах.
Почему я решил тогда покинуть «Врачей без границ»? Я хотел вернуться в Крым, где до сих пор живут моя мать и сестра. Если в 1990 г. было стремление «спасать мир», то к 2000 г. накопилось некоторое разочарование в таких планах — пришло понимание, что надо сузить задачу и попытаться изменить мир вокруг себя. И я задумал в Крыму начать реализовывать проект паллиативной помощи. Многие думают, что это — уход за умирающими, end of life care. Но нет — в мире паллиативная медицина начинается с диагноза, который осложнит жизнь больного, но не обязательно приведет к концу.
Паллиативной помощи я много учился в Швейцарии и Франции, учредил соответствующую организацию, поехал в Киев с ВОЗ, начал работать. Несколько людей в сентябре 2013 г. приехали в Ивано-Франковск, где была лучшая школа паллиативной помощи, мы готовились начать работать в Крыму 1 апреля 2014 г. Но сами знаете, что тогда случилось — и проект рухнул. Я попытался его запустить в Киеве, но не удалось.
— Украина начала реформу своей системы здравоохранения, но не успела ее завершить.
— Они начали с первичной помощи, и первые 2 года ею занимались. Каждый житель Украины мог выбрать врача, а у него было от 1800 до 2000 человек. В больших городах более 91% населения уже были зарегистрированы, медики стали хорошие зарплаты получать. Проблемы оставались в отдаленных деревушках, где были фельдшерско-акушерские пункты, а по новой системе врачам стало невыгодно ездить ради 300-400 жителей, и эти места остались не покрытыми нормальным медицинским обслуживанием. В Украине также запустили программу доступных лекарств, то есть каждый, зарегистрированный в системе электронного здоровья, может по рецепту врача бесплатно получить лекарство.
— Все это очень похоже на нашу практику. То есть Украина двигалась в направлении европейской практики медицинского обслуживания?
— Да. Это были 2018-2019 гг. А в 2020 г. они начали второй этап реформы — и сейчас все это обрушилось. С началом массовой эвакуации закрывались магазины, аптеки, — частично для того, чтобы поощрять людей уезжать в безопасные зоны. Но проблемы начались тогда, когда очень многие отказались ехать. И они остались без помощи, так как все больницы стали военными госпиталями. Если ты ранен, то получишь помощь, а если у тебя проблемы с сердцем, какое-то хроническое, инфекционное заболевание, то помощи тебе не окажут. Вообще, запасов лекарств, медицинских средств в Украине, особенно в центральной части, достаточно, — проблемы только с логистикой.
— Сейчас, когда обстрелы и бомбардировки не прекращаются, вся система здравоохранения Украины работает с огромным напряжением. Издание «Українська правда» сообщает, что повреждено более 600 больниц, убили, по меньшей мере, 12 медиков, многие эвакуировались… Как справляется страна? Я знаю о «госпитале на колесах» — поезде, который оснащен всем необходимым для помощи раненым и просто больным.
— Это было сделано с помощью «Врачей без границ», и я участвовал в создании его, и мой сын (он тоже работал в этой организации, только в логистике). Очень большие проблемы в начале войны были с переселенцами из южных и восточных областей Украины. Их много и в Днепре, и в Запорожье, и в Виннице, и во Львове, и вокруг него. Очень помогали волонтеры. Вообще, Украина — уникальная страна: мощные горизонтальные связи, самоорганизация. Фантастические люди! Очень быстро находят контакты, средства; распределяют, кто чем займется. Например, в Днепре городской совет всю гуманитарку отдал волонтерам, и они стали своего рода ветвью местной власти. Они распределяют жилье, оказывают помощь лекарствами, продуктами, вещами. Государство перезапустило систему доступных лекарств через «Электронное здоровье»: где бы ты ни был, ты можешь получить рецепт — и в любой аптеке, в том числе и частной, взять бесплатно лекарство. Государство компенсируют частным аптекам их расходы. Поэтому частникам выгодно закупать лекарства оперативнее и выделять их людям.
— А как обстоит дело с детьми?
— Мы много работали на пунктах приема людей с оккупированных территорий — их выводили конвои. Украинцы очень любят своих детей и делают все возможное, чтобы они не страдали. Им отдают последний кусок еды, развлекают их как могут. И дети, как ни странно, были более или менее в порядке. Даже те, кто был из Мариуполя, из «Азовстали».
— Но посттравматическое стрессовое расстройство, вероятно, возможно и у них, и у взрослых?
— Да почти вся страна нуждается в психологической помощи! Ментальное здоровье под угрозой. Это будет продолжаться долгие годы.
— Та же «Українська правда» сообщила, что для пострадавших от войны по инициативе первой леди Елены Зеленской создадут национальную программу психического здоровья и психосоциальной поддержки. В ней, по данным Министерства здравоохранения Украины, нуждается 60% жителей.
— Есть комплексные бригады, которые работают на пунктах приема. Я сам там работал, — в остром состоянии люди выходят, на адреналине. Им просто надо поесть, умыться, где-то переночевать. А через два-три дня начинают проявляться всякие травматические реакции. И тогда подключались мобильные бригады в составе психолога, врачей, медсестер, социальных работников. Они ходят по шелтерам, куда помещают переселенцев. И детям, и взрослым предлагают арт-терапию, игровые практики. Детям создают максимально нормальные условия и для жизни, и для учебы.
— Вы были во многих «горячих точках». Есть ли какое-то отличие украинской трагедии от других?
— Есть — в масштабах боевых действий и, соответственно, поражений. Жизнь людей в подвалах неделями (если не месяцами) — это тоже особенность этой войны. В Сиверске, например, остаются люди бедные, напуганные; для них переезд в Западную Украину — как полет на Луну; на них действует дезинформация — «нас там никто не ждет»: вроде бы кто-то вернулся, не прижился… Путинская пропаганда влияет тоже. Самое страшное, что и дети остаются с ними. Неразумные папы и мамы держат их в подвалах.
— Как врачи справляются с психологической нагрузкой при том, что война не кончается, люди гибнут?
— Я выстраиваю внутренний барьер, потому что иначе ты не сможешь работать и помогать. А на линии фронта работают в основном военные врачи. Как только началась активная фаза войны, прифронтовые районы эвакуировали, гражданской медицины там не осталось. А все больницы, где были хирургические отделения, сделали военными госпиталями. Раньше в больших масштабах военных медиков не готовили, — но были курсы, а украинцы быстро учатся.
— Но оружие и средства все изощреннее. Например, фосфорные бомбы.
— Да, мы сталкивались. Очень тяжелые последствия… Когда случился Майдан в 2014 г., я работал в ВОЗ: днем — как функционер, а ночью во Дворце профсоюзов — как медик в маленькой операционной. Никто не знал, кто я такой — просто Андрей, врач. У украинцев врожденное чувство солидарности и умения работать в тяжелых условиях. Как-то было много раненых, несколько бригад, я попытался «организовать работу» в этой импровизированной операционной. Все молчат, мнутся, никто не хочет быть координатором. Я присмотрел одного, говорю: «Давай, может, ты?». Тот наотрез отказался, обиделся даже, послал матом. И потом я понял: эти люди не терпят иерархии как таковой! Они и сами не хотят быть начальниками, и начальники над ними не нужны: с полувзгляда, жеста они понимают, что сейчас нужно, и делают если не идеально, то просто очень хорошо. Это вообще модель общественной жизни в Украине. И я перестал им навязывать свой опыт, который получил в Африке и других местах. Украинцам не надо навязывать ничего, — надо помочь делать то, что они сами прекрасно умеют. К ним надо прислушиваться, не навязывать свое. Простой пример. Украинцы просят турникеты, которые можно закручивать самостоятельно, одной рукой. Есть эластичный аналог, но тут без посторонней помощи не обойтись. Этот второй, эластичный турникет, дешевле. «Врачи без границ» решили закупить его. Я говорю: «Выброшенные деньги. Украинцы хотят такие, которыми они могут воспользоваться самостоятельно». После бомбардировки в Краматорске, где было ранено много людей, ждавших поезда, турникеты стали стандартным средством. Им может воспользоваться сам раненый. Своей настойчивостью, упрямством в достижении цели украинцы постепенно убедили международные организации, что им не годится чужой опыт, — они вырабатывают свой собственный. Сейчас как раз и происходит этот перелом в сознании руководителей международных организаций, которые поняли, что к украинцам надо прислушаться и помочь.
6 лет я проработал в ВОЗ, потом перешел в ЮНИСЕФ, где проработал 3 года. А 16 марта вернулся в «Врачи без границ». Мои коллеги считали, что я сошел с ума: в ЮНИСЕФ зарплата в 2,5 раза больше, чем у «Врачей без границ». Но я не хотел сидеть во Львове, я хотел быть ближе к зоне боевых действий. Все же я, как врач, имею опыт военной медицины.
ЮНИСЕФ к моменту моего ухода выделил $400 млн. на помощь Украине. Беда в том, что они отправляют помощь модулями, но не хватает времени, сил персонал больниц об этом информировать. Привозят гуманитарку в коробках, выгружают, потом старшая медсестра что-то из первой коробки достает, используют средства, берут новую коробку… Еще меня раздражало, что по регламенту я, как иностранец, не могу находиться в районе бомбардировок дольше времени, определенного моей страховкой. Как сотрудники ООН, мы должны были постоянно носить бронежилеты. В соцсетях и ООН и ВОЗ много пишут о том, как много они сделали, а на самом деле это сделали сами украинцы, которым никаких бронежилетов не полагается.
— «Українська правда. Життя» цитирует министра здравоохранения Украины Виктора Ляшко: «Все мы ожидали от ВОЗ более быстрых действий, более быстрого осуждения агрессии России. Но надо понимать, как построена эта организация, какие бюрократические процессы она проводит перед тем, как что-то сделать или заявить. Некоторые вещи мы у них просили, но потом стали делать сами».
— У меня была надежда, что «Врачи без границ» будут работать более эффективно. Но, к моему разочарованию, это была уже не та организация, в которой я работал в 1990-е гг. Тогда мы были не защищены, у нас не было страховки. Ее ввели где-то в 2004 г., и сразу после этого все процедуры стали усложняться, а организации, которые раньше находились на передовой, вынуждены были осторожничать. Вот мы приехали в Украину, и вместо того, чтобы сразу начать работать с людьми, два с половиной месяца создавали хабы в Польше, Львове, Виннице, потом в Днепре. Фантастические средства пошли на склады, жилье для иностранцев, то есть на саму организацию. И только потом стали лечить людей. А ведь можно было начать это делать еще в начале марта — параллельно с созданием своих хабов.
Еще пример. У нас был очень хороший руководитель миссии — француз Франсуа. Он старался добиться у руководителей в Женеве большей свободы действий для нас в выборе направления и объема помощи. Нужно было ездить в Северодонецк, Лисичанск, Сиверск и другие места, где еще очень много людей, живущих в подвалах. Через местных волонтеров мы послали им помощь, а поговорив с ними, узнали, что в Сиверске где-то 5 тыс. человек живут без лекарств, много больных, и на всех — один врач и одна медсестра.
И мы решили двумя автомобилями туда ехать. Договорились с военными, полицией, они сказали: «Выезжайте сейчас, 2-3 часа двигаться будет безопасно». А городок этот на острие направления атаки российских войск.
На тот момент в Женеве было еще 8 утра — никто пока не работает. Мы не позвонили, поехали. Ничего с нами не случилось, мы добрались до людей. Обнаружилось очень много случаев хронической дегидратации и ее последствий — инфарктов, инсультов, тромбозов. Вода там есть, но недостаточно чистая. Из скважины чистую воду машина привозит раз в неделю. Тяжело приходится людям, — а значит, это то место, где «Врачам без границ» и надо работать. Мы оставили им помощь и были уверены, что вернемся.
А когда вернулись, выяснилось, что за нарушение регламента нашего руководителя миссии отстранили. Он не предупредил, что мы едем, потому что нам, скорее всего, из-за рисков, запретили бы туда отправиться.
И вообще, перед каждой поездкой нужно заполнить формуляр в 12 листов. Как-то раз мы попросили отложить заполнение этой security form, а нам сказали, что в пятницу надо успеть до 17 часов, то есть до конца рабочего дня, иначе поехать мы сможем только в понедельник. Как будто медицинская помощь может быть отложена на выходные! Жуткая бюрократия…
Я в знак солидарности тоже ушел из «Врачей без границ». Сейчас слышно, что не только у «Врачей без границ», но и в других организациях началась борьба с бюрократией и формализмом, которые тормозят оказание помощи и лишают сами миссии их гуманитарного духа.
— Чем мы тут, в Литве, еще можем помочь?
— Санитарные автомобили всегда нужны. Противоожоговые перевязочные материалы. И потом же нужно будет восстанавливать всю систему здравоохранения. Я очень надеюсь, что у Украины появится уникальный шанс создать лучшую систему, чем существует в Европе, — направленную на раннее выявление болезни, на помощь самым бедным слоям населения. Например, как это делается в Швеции. Там система социально ориентирована, она не смотрит в кошелек человека, а стремится сохранить ему здоровье. Хорошо бы такое удалось и в Украине…