Вы просматриваете: Главная > Статьи > Российских срочников бросили на Сумы умирать — Строительный портал ПрофиДОМ

Российских срочников бросили на Сумы умирать — Строительный портал ПрофиДОМ

Российских срочников бросили на Сумы умирать - Строительный портал ПрофиДОМ

После того, как подтвердилась информация об участии срочников в военных действиях на территории Украины, их семьи через Минобороны стали добиваться их возвращения. До дома пока никто не доехал — повоевавшие призывники остаются в частях дослуживать срок до конца.

Матери солдат, которые вместо учений оказались на войне в Украине, рассказали корреспонденту «Север.Реалии», что им пришлось высылать сыновьям деньги на одежду и обувь, а командование заставляло их подписывать контракт.
Матери (почти все согласились говорить на условиях анонимности, попросив поменять все имена) рефреном повторяют одно и то же: «Сыну еще там дослуживать». По их информации, 20-летних мальчишек, переживших войну, никто не планирует отпускать домой раньше официального дембеля. Более того: далеко не факт, что статус ветеранов, обещанный Путиным участникам этой войны, распространится на срочников, пригнанных командирами в зону боевых действий. Формально они были «на учениях» в Белгородской или Курской области, отправлять их в Украину нельзя было по закону. Но они там были.
«Сапоги подклею — и нормально»
— Мне надо, чтобы сын пришел домой. Чтобы он просто вернулся домой. Здоровый и с нормальной психикой, — раз за разом повторяет Светлана.
Ее сына призвали в армию в июле прошлого года. В военкомате маленького карельского городка его экипировали сапогами, которые были малы ему на размер.
— Я ему говорю: ну, что поделаешь, давай купим, какие тебе там надо, — рассказывает Светлана. — Да ладно, говорит, обойдусь. Потом уже из части позвонил, хвастается: надыбал какие-то сапоги, говорит, подклею немножко — и нормально будет. А другие ребята — кто на присланные родителями деньги лопаты покупал, кто скребки какие-то, Паша мне рассказывал. То есть их должны всем обеспечивать, но они на все просят родителей деньги посылать. Я удивлялась, а сын говорит: «Мама, тут такая нищета, мы все сами покупать должны». Ну и мы, конечно, последнее отдадим, чтобы только ему денег послать. Как сын оказался в Украине, я вообще не знаю. Им все говорили, что отправляют на учения. Они и, правда, сначала поехали как будто на учения. Он всегда звонил мне в выходные, а тут в будний день прислал голосовое сообщение: им велели для учений купить теплую одежду: сапоги, носки, все остальное, чтобы одеться теплее. Я еще удивилась: как же так, их отправляют голыми, что ли? Разве в армии не должны обеспечивать всем необходимым? Ну, и на это я деньги ему отправила, он еще фотографии прислал, что купил шапку, носки.
В последний раз Павел позвонил матери 23 февраля, она поздравила с праздником. Тогда срочники еще были на учениях, и речи не шло о том, что они куда-то пойдут через границу. Впрочем, Светлана предполагает, что сын мог и скрыть он нее негативные новости — у него всегда «все хорошо»: «Только понаслышке узнавала, мальчики-то, которые с ним вместе, своим мамам совсем другое говорили».
— После 23 февраля — все, как пропал, — рассказывать мать срочника. — Позвонил только в начале марта. И я узнала, что он в Украине. Выяснилось, что там их и уговаривали подписать контракты, и заставляли, и пугали. Что только не обещали. А пугали, что иначе они дезертиры будут. Павлик не подписал, но кто-то из ребят подписывал. Слава богу, как поднялся скандал, начали срочников выводить оттуда. Потом в нашем чате «мамочек» кто-то написал, что часть детей обратно на Сумы поворачивают, а тех, кто идти откажется, будто бы расстреляют. Не знаю, правда ли это, но читать было очень страшно. Успокоюсь я только тогда, когда сына увижу. Сейчас нам, мамам, говорят, что мальчики на какую-то реабилитацию пойдут. Якобы психологи будут с ними теперь работать. Я звонила в Минобороны — мне тоже посоветовали к психологу сходить. Какой же психолог тут поможет? Если они такое пережили, что им психолог нужен, почему их домой-то теперь не отпустить?
«Сразу телефон был заблокирован»
Валентин, призывник из Карелии, не должен был попасть в армию. Он учился в университете, в 2021 г. планировал получить перспективную профессию программиста, родители начали подыскивать ему место работы. Но из-за ковида он запустил учебу, пришлось брать академку. И в июле 2021 г. вместо диплома получил повестку из военкомата. К началу войны Валя прослужил семь месяцев.
— Когда их только привели в Украину, сразу сказали: имейте в виду, вас здесь не было, — передает его мама Людмила то, что успел рассказать по телефону сын. — От них начали требовать, чтобы подписали контракты. То есть предлагали-то им контракты с самого начала службы, обещали кучу всяких льгот. И квартиру, и зарплату какую-то огромную обещали. Уже потом, когда я звонила в Минобороны, меня там спрашивают: он у вас контрактник? Нет, отвечаю. Точно, спрашивают, не подписывал контракт? Да точно, точно! Я ему запретила это делать, как бы вы ни уговаривали! У нас не та ситуация, чтобы ему в армии оставаться. У него перспективная специальность, вернется — получит диплом. Квартиру мы ему уже купили.
Особенно настойчиво срочников убеждали подписать контракт, когда уже пришли они в Украину, пугали, что все отказники пойдут под трибунал, рассказывает Людмила. Она считает, что командиры должны нести ответственность за такое давление: «Сын мне позвонил: мама, если что — знай, что я сам ничего не подписывал».
— На учения они поехали где-то 6 февраля, — вспоминает она. — Перед этим дня за два сын мне позвонил и сказал, что ему нужна теплая одежда. Говорит, им сказали, что «сменки» никакой не будет, надо самим купить все, иначе так и будут ходить, в чем приехали. Мы послали сыну деньги на трусы, на носки, на термобелье, на футболки — на все-все. Вплоть до зубной пасты — все надо было самому покупать. А потом, как я поняла, их с учений этих срочно сорвали, что все вещи у него в палаточном лагере остались. И все время, что они были в Украине, они не мылись, не брились, одежду с себя не снимали. Носки на себе сушили. И спали при этом на земле. Еще когда они ехали на учения, в феврале, сын звонил мне и спрашивал, не начнется ли война. Ну, разговоры-то такие уже тогда ходили. Я до последнего не верила, что это может случиться. Еще и его успокаивала: вы же срочники, вас в любом случае туда не пошлют, не имеют права.
Как и другие матери срочников, Людмила услышала сына последний раз накануне войны. Вечером 22 февраля Валентин позвонил и сказал, что их отправляют в Украину.
— Я снова не поверила, — вспоминает мать. — Говорю: наверняка вас в оцепление поставят у границы. А дальше — тишина. Утром 24 числа я увидела выступление Путина по телевизору… Это такой шок был… Сейчас уже вспоминаю каким-то урывками, помню только, в какой была панике. По телевизору-то говорили, как все хорошо, а у меня в голове только одно стучит: почему не звонит сын. Смотреть что-то, кроме телевизора, я, честно, боялась. Один ролик увидела в Интернете — узнала мальчика из нашего города среди пленных. Мне так стало страшно… Бросила работу и со всех ног побежала в военкомат. Спрашиваю: это фейк какой-то? Мне там отвечают: нет, это действительно наш мальчик, у нас в городе призывался. Мне стало совсем худо.
Людмила звонила в часть, где служит сын. Замполит и командир не отвечали.
— Дозвонилась в итоге в дежурную часть, только услышали, что я мама военнослужащего, сразу разговор оборвали, — рассказывает она. — И дальше мой телефон был, видимо, заблокирован, потому что больше я не смогла дозвониться. Никакой информации не было, о сыне я ничего узнать не могла. Потом оказалось, что нас, таких мамочек, много. Мы создали чат, у нас свой язык есть конспиративный: «дрозды» — это часть, где служит мой сын, «орлы» — это часть в том же поселке через дорогу. Оказалось, что из обеих «туда» отправили срочников. 2 марта сын позвонил, наконец, и сказал, что они где-то под Киевом. И опять телефон замолчал. А 10 марта он позвонил таким голосом, что я похолодела сразу. «Мама, — говорит, — нас перебрасывают в Сумы, там нас будут убивать». Я ничего не поняла, но по голосу слышу, как ему страшно. Такой ужас был в голосе, это и мне передалось. Вот тогда я и стала звонить в Минобороны, а они меня про контракт спрашивали. И говорят потом: информация принята, ждите.
«Это ваш сын в плену?»
Николай Польщиков из Рязани был ранен в Украине и попал в плен. Неделю его мать Елена вообще не знала, где он и не находила себе места. Потом увидела сына в ролике, записанном украинцами.
— Я уже не знаю, кого просить, к кому еще обратиться, — говорит она. — Сын позвонил и сказал, что он в плену. Говорит: мама, заберите нас отсюда, как угодно, потому что мы не знаем, ведутся ли о нас переговоры. Ему дали позвонить украинцы, разрешили нам поговорить три минуты. Ну что он мог сказать? «Не волнуйся, мама, я в плену, здесь кормят, я в порядке». Звони, говорит, в «Красный крест», Путину, куда угодно, собираются ли нас отсюда забирать. А я как раз в этот день, но еще до его звонка, узнала, что он в плену. Потом говорила еще с одним папой, у которого в плену сын — Саша Морозов, и с одной мамой, так они то же самое рассказывают.
Николай учился в колледже на бухгалтера, одно время они с матерью работали вместе в одном магазине. Он был продавцом-кассиром. Потом уволился, чтобы сдать экзамены и получить права, «потому что дальше-то мы знали, что призовут на военную службу», объясняет Елена.
— Он к ней готовился. Кто ж знал, что служба будет такая… — вздыхает мать.
Служит Николай в Таманской дивизии, в Наро-Фоминске под Москвой. 30 января их часть отправили на учения в Курск, оттуда — в Белгород. С учений он звонил матери, рассказывал, что они на БМП рисовали краской какие-то пометки. Это было еще в начале февраля.
— Еще никакой войны не было, а они уже рисовали на машинах Z. Им объясняли, что это тоже часть учений: если будет бой, это нужно, чтобы не подстрелить своих, — говорит Елена. — А 23 февраля сын со мной поговорил — и пропал. Позвонил только 28-го: мы, сказал, в Украине. Как это, спрашиваю, в Украине, там же война?! Ты же срочник! А их затащили туда обманом. Никто из ребят не знал, куда они едут. Им сказали — на учения. Ну, учения и учения, они и поехали. И через границу они переходили — это тоже были вроде как учения. А потом Путин объявил, что это «спецоперация». Они не подписывали никаких контрактов, ничего, это я точно знаю, он бы мне обязательно сказал, а я бы не позволила. А 7 марта мой сын попал в плен. Неделю — неделю! — я ничего об этом не знала, никто мне не сообщил, никто не позвонил из его командиров. И вот на работе выхожу на обед, а меня один мальчик наш спрашивает: «Это правда, что ваш Коля в плену?» И показывает мне видео: там мой Коля говорит словно каким-то чужим языком. Мне стало плохо. Побежала домой, звонить в часть, в Наро-Фоминск, а там ответила только психолог Марина Владимировна. И она подтвердила, что мой сын действительно находится в плену уже неделю, с 7 марта. Почему же мне никто не сказал, где он?! Потом я узнала, что он был еще и ранен в плечо. Я знаю, что его уже подлечили там, но сердце все равно не на месте. Господи, ему же всего 20 лет, а он уже такое пережил! Это же всю жизнь ему перевернет… Я прошу, умоляю, кому только ни звоню… В прокуратуру написала заявление, в Минобороны звоню постоянно. Мне только отвечают: ваше дело рассматривается. А что мне с их «рассматривается»?! Мне сын мой нужен.
«Лучше подпиши»
Кирилла призвали осенью 2021 г. — к началу так называемой «спецоперации» он успел прослужить три с половиной месяца.
— Еще в декабре 2021 г. сын позвонил мне и говорит: нас скоро повезут на учения в поля месяца на два-три, — рассказывает его мама Татьяна. — В январе их действительно повезли в Курск, сын звонил оттуда. Он у меня служит водителем в РМО — роте материального обеспечения. Как-то звонит и говорит: мы уже под Белгородом. А 23 февраля часов в семь вечера сын звонит и говорит: «мам, меня загрузили боеприпасами и отправляют в Украину». Ночь я не спала, как будто что-то чувствовала. А утром узнала, что там война.
Две недели она ничего не знала о сыне. А в начале марта вдруг позвонил его друг: «Тетя Таня, Кирилл не может вам дозвониться, а дело срочное. Он просит бить тревогу, потому что его заставляют подписать контракт». Потом уже, когда Татьяна связалась с сыном, он пересказал ей, что говорили командиры: вы лучше подпишите контракт, потому что вы с нами здесь все равно останетесь до конца, а по контракту вам хоть заплатят за это какие-то деньги. Кирилл подписывать контракт отказался. Один из офицеров дал ему телефон, чтобы позвонить матери: «Говори, что тебя заставляют подписать контракт, пусть она тебя отсюда вытаскивает».
— Не знаю, что это за офицер, но спасибо ему, — благодарит Татьяна. — Вообще-то предлагали ему контракт с самого начала, еще до Украины. Он мне звонил и спрашивал, стоит ли подписывать: обещают, мол, что он будет только что-то патрулировать, а зато деньги станут платить хорошие и жилье дадут. Я ему сказала: ни в коем случае. У него хорошая профессия, он у нас автомеханик. И работа есть, ждет его, он там уже три года отработал, еще в техникуме начал. Вы не представляете, что он умеет из машины делать. Дом они построили с папой вдвоем. Он у меня умничка. Так что я точно знаю, что ничего он не подписывал, нечего ему делать в этой армии. В общем, я дозвонилась до Министерства обороны, нашла какую-то «горячую линию». Сказала им все, что думаю.
После того, как в Минобороны стали звонить родители срочников, из Украины вывели 412 человек, в том числе, Кирилла. Он вернулся с температурой и бессонницей, другие его сослуживцы — кто с обмороженными ногами пришел, кто с пневмонией. Жили они в Белгородской области в палатках.
— Он мне только сказал: «Мама, там было очень страшно». Он там тело без головы видел, кого-то без ног… — рассказывает Татьяна. — Бегали они там лесами, а сверху их бомбили с самолетов. Продуктов у них толком не было, сухпайки — и те просроченные. Есть, говорит, невозможно, но приходилось. Я же говорю: сын в роте матобеспечения служил, он эти пайки сам раздавал, так что своими глазами все видел. И в этом пайке рис, чай, а что с ними делать? Воды у них не было, они снег топили, чтобы попить. Они даже зубы не могли почистить, потому что, когда их в Украину отправляли, так даже личные вещи не дали взять из лагеря. Сын как уехал из лагеря загружаться, так больше туда и не вернулся. Теплой одежды у них тоже не было. Вот в чем мой уехал на учения, то и носил в Украине. А спали они там на земле.
Кириллу еще повезло, считает его мать. Вокруг него оказались военнослужащие гораздо старше по возрасту — кто-то долго прослужил на контракте, кто-то был в Чечне, и люди опытные оберегали мальчишку: «И не пришлось бегать с другими бестолковыми мальчишками. Наверное, это его и спасло».
— Я все-таки достучалась до их командира, — говорит Татьяна. — Он и со мной, как с другими мамочками, говорить отказывался, но я стала писать ему СМС. Задаю вопрос: «Где мой сын?». Он отвечает: «Я в другой области». Я: «Но он же там не один, какой-то командир с ним должен быть?». В ответ — тишина.
Потери российской армии во время «спецоперации» в Украине Минобороны РФ в последний раз публиковало 25 марта, на тот день, по данным ведомства, они составляли 1351 человек. Генштаб ВСУ 3 апреля называл другие цифры — примерно 18300 убитых российских военнослужащих. По информации Госдепартамента США, это значение ближе к 10 тыс. В плену по состоянию на конец марта, по данным вице-премьер-министр Украины Ирины Верещук, находилось 562 военнослужащих ВС РФ. Российская сторона данные о том, сколько военнослужащих попали в плен, не раскрывает.

Оставить комментарий