Бегство из роддома в Мариуполе в Петербург — Строительный портал ПрофиДОМ

Виктория, беженка из Мариуполя, живет в Санкт-Петербурге. У нее есть ребенок, который родился за три дня до так называемой «спецоперации». Но если сама Виктория для российских властей существует, то ее малыша, чей первый месяц жизни прошел в ледяном подвале, как бы не было, потому что родители не успели на него получить документы. Пережив ужасы в Мариуполе и уехав в итоге в Россию, Виктория с малышом попала в бюрократический лабиринт Санкт-Петербурга.

Виктории 27 лет, она родилась в Мариуполе. В 2014 г. она уехала вглубь Украины, чтобы оказаться подальше от приграничной зоны, в последнее время жила в Одессе. За пару месяцев до войны она вместе с мужем вернулась в Мариуполь, чтобы там родить ребенка: срок был как раз 24 февраля, в день начала так называемой «спецоперации», но малыш появился на свет на три дня раньше. А потом, вспоминает Виктория, «начался ад».
Война застала ее в роддоме. Утром 24 февраля раздались взрывы, а на телефон прилетело сообщение о начавшемся вторжении.
— Я перепугалась, сразу же написала мужу. Он сначала не поверил в происходящее. А когда вышел на улицу, увидел, что люди выстраиваются у банкоматов, чтобы снять деньги, и бегут в магазины закупаться едой. Из роддома всех в тот же день срочно выписали, а его подвал, как и подвалы других зданий, стали использовать для укрытия от бомбежек. Там прятались отец моего мужа вместе со своей семьей. Первые три дня бомбежек мы находились в доме моих родителей, который расположен на окраине Мариуполя, а когда начались авиаудары, стало очень страшно, и мы перебрались вглубь города к родственникам, подальше от блокпостов. Но 3 марта снаряд прилетел и туда. И после этого начался уже настоящий ад. Мы спрятались в подвале многоэтажки, где провели 22 дня. Там людей было очень много, человек 50-60, наверное. Но когда мы оттуда уезжали, их стало еще больше.
За все 22 дня из подвала выходили одни мужчины, только затем, чтобы принести воды и еды. Рядом с частным сектором, в котором стояла многоэтажка, разбомбили склады с продуктами и водой. Туда и ездили короткими вылазками, под обстрелами. Запасались сразу на несколько дней, похватав в темноте все, что попадалось, и все, что было можно унести в руках. Сама Виктория за все это время выходила из убежища только один раз. Ради сына. У малыша, которого негде было купать, появились ранки на коже, поэтому они с мужем выбрались из подвала и добежали до одного из домов в частном секторе. У людей в этом доме был камин, в нем они нагрели воду и помыли ребенка, передают «Север.Реалии».
Продукты, принесенные со складов, еще нужно было как-то приготовить. Виктория рассказывает, что готовили на самодельных мангалах, сложенных из кирпичей недалеко от входа в подвал. Делать все приходилось очень быстро, даже рядом с готовящейся едой старались не стоять. Выбежали — помешали кашу и назад в укрытие. Поставили чайник — забежали обратно. Самое плохое, что воды становилось все меньше, и ее приходилось сильно экономить. Последние дни перед тем, как выбраться и уехать, воду перед кипячением процеживали, поскольку она было откровенно ржавой, коричневого цвета.
— Но хуже всего был холод, спрятаться от которого было невозможно, — вспоминает Виктория. — 8 марта температура на улице была минус 10, а в подвале минус 3 градуса. В воздухе стояли клубы пара от выдохов, спать приходилось, закутавшись в одеяла, и накрывшись всем, что есть. Но это все равно не помогало. Ни отопления, ни света в доме к тому времени уже не было. Связи не было тоже.
По словам Виктории, последним перестал работать МТС.
— Это случилось где-то 2 марта. Нас полностью отрезало от внешнего мира. Из источников информации у нас было только радио «ДНР», по которому передавали короткие сводки. А когда связь появилась, примерно через две недели, до нас смогли дозвониться родственники из Санкт-Петербурга и рассказали о том, что есть гуманитарный коридор, в сторону России. Но есть ли коридор на самом деле, достоверно никто не знал. В новостях рассказывали одно, а люди говорили другое. Кто-то из попробовавших уехать возвращался и говорил, что никаких коридоров нет и все это неправда. А у кого-то получалось выбраться. Все пытались выбираться по-разному. Кто-то ехал проселочными дорогами, не зная, заминированы они или нет. Те, кто уже добрался до Бердянска или дальше, кидали весточку, что вот, сюда можно выехать.
В сторону Украины семья побоялась ехать: для этого нужно было пробираться через весь город. Поехали в сторону Бердянска, до которого было ближе. В тот момент просто хотелось уехать из-под обстрелов и оказаться в каком-то месте, где спокойно, говорит Виктория. Тем более, в Санкт-Петербурге их уже ждала ее родная тетя. И вот, получилось так, что родственники по маминой линии уехали в Россию, а по папиной — в Украину. Семьи разделились. Все недели, которые Виктория с мужем, ребенком, родителями и братом провели в убежище, о бабушке с дедушкой у них не было никаких сведений.
— О том, что они живы, мы узнали совершенно случайно, по одному из видео, отснятых волонтерами. Мы ведь все это время, что просидели в подвале, не знали, что с ними. Их многоэтажка находилась прямо рядом с блокпостом. И когда начались бомбежки, мы уехали ближе к центру, к родственникам. А бабушка с дедушкой с нами не поехали, остались у себя. Как они потом рассказали, снаряд попал в соседнюю с ними квартиру. Они чудом успели выбежать в последнюю минуту, потому что следующее попадание было уже в их квартиру, которая выгорела полностью вместе с паспортами и документами на машину. После этого они пришли в наш дом. Две ночи, закутавшись в одеяла, ночевали во дворе, в собачьем вольере. На нем металлическая сетка есть, которая хотя бы от осколков могла защитить в случае попадания снаряда поблизости. В этот дом тоже, в конце концов, попали три раза, полностью его разрушив, и тогда они тоже перебрались в подвал многоэтажки, — рассказывает Виктория.
Из Мариуполя семья выбиралась частями, на нескольких машинах, выбрав паузу между обстрелами. За своими пожилыми родителями отцу и матери Виктории пришлось возвращаться из России в Мариуполь еще раз, рискуя собственными жизнями.
— Когда мы уже ехали 23 марта, я не хотела сначала смотреть на то, что осталось от города, но потом, когда мы начали спускаться к морю, я открыла глаза и все увидела. Проезжаем мимо дома, там один подъезд стоит, а второй полностью разрушен, — вспоминает она.
В многоэтажку в глубине частного сектора, в подвале которой отсиживались Виктория и ее семья, за все время каким-то чудом не попал ни один снаряд. И стоящий рядом транспорт тоже уцелел. Очередным утром, когда не было стрельбы, они решили рискнуть. Сели в автомобиль и двинулись в ту сторону, где стояли российские военные. По словам Виктории, это был единственный более или менее безопасный маршрут.
В обычную легковушку набивалось по 8 человек. Дороги после обстрелов были просто ужасными, но колеса никто не проколол — повезло. Вдоль дороги очень много людей шло пешком — с какими-то вещами, детскими и инвалидными колясками. Картина была жуткая.
Вспоминая о своей жизни в Мариуполе — и до так называемой «спецоперации», и до 2014 г., Виктория замечает, что русскоговорящих никто в городе не притеснял.
— В принципе, весь город у нас разговаривал на русском языке. У меня, по крайней мере, среди родственников и друзей не было тех, кто разговаривал на украинском. Но в то же время я могу свободно разговаривать на украинском, хотя я училась в гуманитарном университете по специальности «филолог русского языка и литературы». Мы с мужем последние восемь лет ездим по всей стране. Спокойно жили и в Запорожье, и в Одессе. Но, если бы не все эти события, которые начались тогда в 2014 г., я бы вообще из родного города никуда не уехала, так и жила бы там. Я не хотела ни в Россию, ни в Европу, хотела быть поближе к семье, к дому. Мариуполь ведь был очень красивый, и, если бы не заводы, наверняка стал бы туристическим центром. А сегодня… Ничего назад уже не вернуть.
Сейчас семья Виктории в составе восьми человек с помощью родственников снимает квартиру в Санкт-Петербурге и думает остаться в России. Муж Виктории по специальности повар, он хочет устроиться на работу сразу же после того, как будут оформлены необходимые документы. Сама она пока занята маленьким ребенком.
— Я ведь раньше в Питере никогда не была. Мечтала съездить сюда, посмотреть город. Не думала только, что эта мечта сбудется вот так… — говорит Виктория.
Сбежав от бомб в Санкт-Петербург, молодые родители не думали, что их беды на этом не закончатся. Но из-за начавшейся войны они не успели получить в роддоме справку о рождении малыша, а без нее невозможно получить свидетельство о рождении. И вот с конца марта, практически с первых же дней своего приезда в Россию, их семья пыталась получить необходимый документ. Питерский ЗАГС выдать без нее свидетельство о рождении сразу же отказался. Виктория обратилась в комитет социальной политики Санкт-Петербурга. Там им ничем не помогли, посоветовав решать проблему через суд.
Виктория послушно пошла в суд, где ей рекомендовали нанять юриста, а тот в свою очередь сказал, что для решения вопроса потребуется генетическая экспертиза стоимостью 17 тыс. руб., а само разбирательство может длиться до полугода. Все это время семья, лишившаяся буквально всего, не могла бы получить для малыша никакой помощи. Спасибо, что питерские волонтеры обеспечили ребенка подгузниками и детским питанием.
Рассчитывать на материальную помощь со стороны российского государства (соцобеспечение и медобслуживание) могут только те, кто подает документы на получение временного убежища, говорит секретарь правозащитного совета Санкт-Петербурга Наталья Евдокимова. Это все подробно прописано в федеральном законе «О беженцах» и постановлении правительства №274 «О предоставлении временного убежища на территории Российской Федерации» от 9 апреля 2001 г. Если же у беженца документов нет, то тут появляется правовая коллизия.
«В МВД вместо утерянных документов выдают справку, удостоверяющую личность. По таким справкам из Санкт-Петербурга можно пересечь границу с Эстонией или Финляндией, но по ней нельзя купить билет ни на поезд, ни на самолет. И получается, что права перемещения внутри России беженцы без документов фактически лишены. Эту проблему мы сейчас пытаемся решить, подготовили письмо в Министерство по транспорту. У нас здесь граница рядом и мощное волонтерское движение развернуто, участники которого помогают людям доехать до границы на личном транспорте. А представьте, каково выбираться тем, кого вывезли, например, на Дальний Восток. Такие нюансы попросту не проработаны», — объясняет Евдокимова.
Отсутствие у ребенка свидетельства о рождении закрывает для него все возможности для предоставления и статуса беженца, и любых льгот, говорит адвокат по семейным делам Марина Мастинская.
«Человека как бы нет с юридической точки зрения. Факт того, что это ваш ребенок, вы тоже никак доказать не сможете. Может быть, вы его украли. Ни в садик, ни в школу ребенка вы тоже не устроите. Да, закон о беженцах предусматривает содействие в устройстве детей лица, признанного беженцем, в государственные или муниципальные дошкольные образовательные организации и общеобразовательные организации, профессиональные образовательные организации и образовательные организации высшего образования наравне с российскими гражданами, но он не отменяет требования иметь соответствующие документы, удостоверяющие личность», — говорит Мастинская.
Походив два месяца по чиновникам и судам, Виктория с мужем все же решили свою проблему. Без помощи российских властей. На их счастье, нашелся знакомый, который уезжал из Мариуполя в Россию. Он получил справку о рождении ребенка в местном роддоме и привез ее в Санкт-Петербург. Все заняло неделю. Раздобыть необходимый документ на охваченной «спецоперацией» территории оказалось проще, чем в мирном городе на Неве.
Но у Виктории есть еще бабушка с дедушкой, паспорта которых остались в выгоревшей квартире, и вот они до сих пор не могут восстановить документы, без которых нельзя ни легализоваться в России, ни получить пенсию. Установление личности, по словам чиновников, может затянуться на те же полгода, и как решать эту проблему, никто не знает.
— Делается все максимально долго, и денег на это уходит много, — говорит Виктория. — Тем, кто решает вопрос через фильтрационные лагеря, справки делают почему-то быстрее. А здесь, на Римского-Корсакова (Управление по вопросам миграции), куда мы с мужем ездили, чтобы подать документы для получения разрешения на временное проживание, на улице просто толпа стоит. Из десяти окошек, когда мы пришли, работало только одно. Мы записывались на определенное время, а зашли только через полтора часа. И это единственное место на весь город, где принимают беженцев из Украины. Почему нельзя обратиться в какой-то другой отдел, я не понимаю. И анкету «Статус беженцев» мы не хотели оформлять, нам никакие льготы не нужны. Дайте только разрешение на работу, чтобы устроится, и все, дальше мы сами.
Виктория и ее семья — не единственные беженцы из Мариуполя, оказавшиеся на северо-западе России. В апреле около 600 человек привезли в Ленинградскую область и разместили в пансионате «Царицыно озеро» в Тихвинском районе. Примерно в это же время около 400 беженцев из Мариуполя привезли в Псковскую область. Людей, вывезенных из разрушенного Мариуполя в Россию, размещают также в других российских регионах — например, в Ярославской области, в Таганроге и других городах.