GetWF.com — информационно-строительный ресурс Новосибирска.

На саммите ЕС, который открылся 30 мая, лидеры европейских стран, вероятно, будут серьезно обсуждать угрозу голода в Африке, куда из-за войны перестали поставлять украинские пшеницу и кукурузу. Российская армия заминировала Черное море и заблокировала украинские порты. Мировые цены выросли почти вдвое. Путин обещает пустить украинское зерно на мировой рынок в обмен на снятие санкций.

Стоит ли пойти на уступки и какие выходы из ситуации видят специалисты, в эфире «Настоящего времени» рассказал эксперт «Киевской школы экономики Олег Невьевский.
— Что сейчас происходит в украинских морских портах? Есть ли какие-то свежие данные о том, сколько там находится груза и какого?
— По последним данным, в наших портах находится около 4 млн. т зерна. Это пшеница плюс кукуруза. Достаточно много.
— В ООН говорят, что без реинтеграции сельскохозяйственного производства Украины решить глобальный продовольственный кризис невозможно. Какие есть альтернативы для вывоза зерна?
— Альтернатив нет на самом деле. Через порты вывозилось очень много грузов, аграрных и других. Всего за год из наших портов уходило около 150 млн. т. По альтернативным путям можно дополнительно экспортировать сейчас в год приблизительно 15 млн. т — 10%. Можно немного снизить напряженность на рынке, то есть по чуть-чуть вывозить. Но с таким объемом продукции это тяжело. Тем более что на носу у нас сейчас уже новый сезон начинается. В июле будет новый урожай. Его тоже нужно будет экспортировать. Нам столько зерна в Украине не нужно. Иначе оно просто будет гнить, фермеры не получают доход, внутренние цены будут ниже мировых. Нехорошая ситуация.
— У вас есть какие-то данные, сколько украинские фермеры смогли в этом году посеять?
— У нас приблизительно 5 млн. га земли находится под оккупацией. Мы в этом году ожидаем на 30% меньше урожая, нежели было в прошлом году. До войны было 85 млн., сейчас будет около 50-55 млн. т зерна. Это достаточно много. Поэтому нужно регулярно говорить о том, что нужно вывозить это зерно из Украины.
— Украинский бизнес, естественно, тоже страдает.
— Конечно. С момента вторжения России в Украину мировые цены на зерновые взлетели почти в два раза, но внутренние цены даже опустились. Порты заблокированы, есть большой пресс на внутреннюю цену. Предложение очень большое. Потом плюс еще логистика подорожала очень сильно. Если до войны экспортная логистика стоила $30 за тонну, сейчас она около $120. То есть в четыре раза дороже. Вся дополнительная стоимость логистики ложится на плечи фермеров.
— Вы знаете, что сейчас происходит на оккупированных территориях и в оккупированных украинских портах?
— Разное. Говорят, Мариуполь начал работать. Интересно просто, что оттуда вывозят. В Херсоне я не слышал, чтобы порт возобновил деятельность.
— Недавно состоялся телефонный разговор Путина с канцлером Германии и президентом Франции, где одной из тем как раз было украинское зерно. Кремль заявил, что готов способствовать нахождению вариантов для экспорта зерновых из портов на Черном море. Как это может выглядеть, если Россия пока даже не говорит о деблокаде Черного моря?
— Сложно сказать. Я хотел бы два момента относительно этого прокомментировать. Ситуация с продовольственной безопасностью в мире достаточно тяжелая. Мы уже третий или четвертый сезон подряд находимся в периоде низких переходных запасов. Это значит, что в мире не хватает зерна. В новом сезоне, который начнется в июле, засуха в Европе, в Индии, в США. То есть мы будем иметь относительно небольшой урожай. Прессинг на цену будет достаточно большим. Больше людей в мире будет голодать. А тут еще сверху ситуация с Россией. Мне кажется, что договориться с Путиным не удастся дипломатическим путем. Тут нужно решать только военным путем. На протяжении последней недели обговариваются конвои ООН, чтобы можно было вывезти под прикрытием экспортное зерно из Украины. Это достаточно хорошее решение. Потому что, если мировое сообщество пойдет на экспорт из Украины в обмен на послабление санкций, это будет стратегически неправильным ходом. Мы таким образом покажем свою слабость, и Путин этим будет пользоваться сегодня, завтра, послезавтра.

Екатерина Литвиненко, эксперт в программе «1С» и руководитель музыкального коллектива одного из московских домов культуры, 24 февраля ждала, что многие граждане России возмутятся нападением на Украину. Когда этого не произошло, Екатерина стала выходить на протестные акции вместе со своими детьми.

Музыкант с маленькой дочерью написали «Миру — мир!» и нарисовали голубей мелками на асфальте во дворе своего дома в Балашихе. Соседи, увидев это, вызвали по номеру служб экстренного реагирования участкового. Позже вместе со взрослым сыном Павлом Екатерина пошла на акцию «Бессмертный полк» с портретами родственников, погибших в Великой Отечественной войне. На обратной стороне плакатов можно было увидеть слова «Они воевали, чтобы никогда больше» и «Он погиб не за это…». Участники движения, прочитав эти фразы, окружили Екатерину и Павла, оскорбляли, угрожали и сдали их полиции. Екатерина рассказала «Радио Свобода», как противостоять толпе.
— Что с вами происходило после того, как вы узнали о начале войны с Украиной?
— Я была уверена, что народ этого не выдержит и выйдет на улицы. Я думала день-два — и у нас «Лебединое озеро», свержение. Каково было мое удивление, когда выяснилось, что больше половины хотят этого, поддерживают это.
— Вы думали, что все граждане России выйдут на улицы против войны?
— Я была в этом уверена, как и в том, что нашему великому обнуленному недолго на престоле сидеть осталось. Мое окружение в своем большинстве — это люди, которые находились в шоке и не понимали, как такое возможно в Европе в XXI веке. Но я пообщалась в чате нашего города и поняла, что и правда немало людей считают, что в соседней стране сейчас скачет 40 млн. «нацистов» и «бандеровцев» и их надо уничтожить. Я не понимаю, как можно верить, что украинцы свои города сами разбомбили и прикрываются своими женами и детьми как живым щитом. Я спрашивала тех, кто в такое верит: «Вот ты своими детьми будешь прикрываться? Ведь нет. Это же их дома, жены, мужья, дети, родители. Украинцы не смогли бы так поступить». Мне отвечали: «Они же нацисты, все нацисты так делают». Я не понимаю, как такой ответ вообще может зародиться у людей в сознании.
— Вы поняли, что массы не выйдут против Путина и войны с Украиной. Почему в таком случае вы решили выразить свой протест публично 6 марта?
— Я еще надеялась, что если я выйду, то другие последуют моему примеру, и нас станет больше и больше. Я хотела показать людям, которые против, что они не одни, что нас много, что это не мы сошли с ума, а те, кто Zа.
— Какой была первая антивоенная акция, в которой вы приняли участие?
— Мы оказались на Пушкинской в Москве, где «космонавты» забирали всех подряд, и меня в том числе. В протоколе написали, мол, я что-то выкрикивала, не прекращала акцию после первого требования. На самом деле в то время на Пушкинской не было никакой акции, ни одного человека с плакатом или лозунгами. И показания свидетелей, которые говорили, что никакой акции не было, тоже не приняли во внимание. За это я получила первый раз обвинение по статье 20.2 ч. 5. «Участие в несанкционированном митинге».
Дальше я решила действовать по закону и подала в администрацию города уведомление о проведении одиночного пикете в Балашихе. Первое уведомление чиновники просто «потеряли». Я не поленилась и подала второе. Они мне отказали, вроде как из-за ковида. В то же время на центральной улице города больше ста машин выстроились буквой Z. Я спросила чиновников, как можно выяснить, кто согласовал акцию по выстраиванию зиги? Конечно, ответа на этот вопрос я не получила. Позже мы с восьмилетней дочкой во дворе дома нарисовали мелками на асфальте голубка с веточкой и написали «Миру — мир». Буквально через час асфальт был вымыт. Но мы, неленивые люди, вечером снова нарисовали голубков. Мужу позвонила председательница ТСЖ и сказала, что нас ищет участковый. Его вызвали наши соседи по номеру 112, который используют обычно в экстренных ситуациях. Привет, 1937 г., время доносов. Участковый нас таки нашел. Он провел беседу, я в свою очередь не отказала себе в удовольствии спросить, наивно округляя глаза: «Назовите мне закон, где написано, что «нельзя рисовать голубков! А зиги рисовать можно?». «Что вы от меня хотите?» — нервно ответил участковый. Он заставил меня подписать документ, что провел со мной беседу и что меня ждет статья за участие в пикетах и митингах. 9 мая мы с сыном решили первый раз поучаствовать в «Бессмертном полку». У этого решения есть предыстория. Восемь доковидных лет в парке Горького наш музыкальный коллектив пел с людьми военные песни. В этот день гости парка искали, ждали нас, радовались нашим песням и благодарили за них. Несколько лет назад мне как руководителю позвонила какая-то дама из министерства с практически требованием возглавить «Бессмертный полк» и с песнями двигаться, куда нам скажут. Мы отказались, сказав, что у нас свой формат участия в Дне Победы. Дама пообещала пожаловаться на нас руководству ДК. Хорошо, что куратор музыкальных коллективов нас защитила. После 24 февраля участники нашего музыкального коллектива не могли понять, как мы пойдем в парк петь «Хотят ли русские войны?», если они хотят. Вероятность того, что люди с георгиевскими ленточками, сложенными в виде буквы Z, к нам будут подходить и орать, что могут повторить, была выше наших сил и понимания. Тем более у одного из участников нашего коллектива дочь замужем за украинцем и жила в Киеве. Тогда я решила, что раз «нашего» мероприятия в День Победы не будет, то мы по-своему примем участие в «Бессмертном полку».
— То есть в вашем коллективе все единогласно были против войны?
— В нашем коллективе семь человек, пятеро были против, а двое самых старших за. И они все же пошли 9 мая в парк Горького петь военные песни.
— Как вы решились пойти на шествие «Бессмертного полка» с антивоенными плакатами?
— Я узнала из интернета, что можно в качестве протеста записаться в «Бессмертный полк», а на оборотной стороне плаката написать слова правды. С «Бессмертным полком» мы пошли вместе с сыном. Я почему-то думала, что на эту акцию никто не выйдет. Но пришло много людей с портретами родственников и буквами «Зю». Все-таки я оторванный от действительности человек. Двое наших родственников — дядя и дед — погибли в Великой Отечественной войне. Фотографии деда не сохранились, поэтому на плакате сына рядом с именем и фамилией деда был рисунок абстрактного солдата, закрывшего лицо рукой, а на обороте была написана фраза «Они воевали, чтобы никогда больше». У меня в руках была фотография дяди со словами на обороте «Он погиб не за это…»
Мы молча шли в толпе «Бессмертного полка» и никого не трогали. Ко мне подошел волонтер и сказал, что с таким плакатом нельзя. Нас окружили люди. Они орали: «Вы что, не русские? Вон из страны, бандеровские прихвостни! Как вы можете портить нам праздник! Где вы были восемь лет назад». Сын ответил, что тут и был, и выходил. Чем, видимо, взбесил толпу zомби, которые накинулись на него. Какой-то мужик потащил сына за шкирку на обочину дороги. Началась свалка, сын, несмотря на то, что занимался дзюдо и айкидо, и в армии служил, боялся в толпе нанести кому-то травмы. Нас скрутили силовики и отвезли в Тверское отделение полиции. На нас составили протоколы по двум статьям: за участие в несанкционированном митинге и за дискредитацию вооруженных сил. В материалах наших дел оказались искаженные факты. Например, лицевую часть моего плаката соединили с оборотной стороной плаката, который нес сын. В дела вложили много листов из инстаграма движения «Весна», к которому мы не имеем никакого отношения. Ни у меня, ни у сына аккаунтов в инстаграме нет и не было, поэтому я этих страниц до того, как они появились в материалах дела, не видела.
— Вам не страшно было вдвоем с сыном оказаться в толпе людей, не разделяющих ваши взгляды?
— Я уже получила от жителей Балашихи в чате много агрессии, когда подала в администрацию города заявку на проведение серии одиночных пикетов. В чате Балашихи я предложила жителям принять участие в этой акции. Мне писали, что меня вычислят и найдут, ребенка отнимут, матом меня обзывали, обещали настучать, куда следует, угрожали. Поэтому самое страшное, наверное, было выйти из дома. К тому, что придется противостоять толпе, я была готова. Раз мы вышли, то бояться было уже нельзя.
— Расскажите, пожалуйста, историю ваших родственников, погибших в Великой Отечественной войне.
— Мой дядя Григорий Карпович Литвиненко был артиллеристом, командиром взвода, получил множество медалей. Дядя в 19 лет ушел на фронт и прошел всю войну. Но погиб он 1946 г. от выстрела русского солдата. Григорий Карпович, как в песне Владимира Высоцкого «Рядовой Борисов», был застрелен своими же. Дядя, возвращаясь навеселе в свою часть, на окрик часового ответил не по уставу. Часовой застрелил дядю. Мой Дедушка Василий Тимофеевич Болтаевский пропал без вести в июле 1941 г., и больше о нем никто ничего не слышал. Он, необученный рядовой, смог повоевать только месяц. Бабушка осталась одна с пятью детьми. Государство ей не помогало, потому что деда не сочли погибшим. Она одна в колхозе растила детей, жила очень тяжело, в 40 лет бабушка умерла. Мне кажется, что мои погибшие на фронте родственники, защищавшие мир от фашистов вместе с украинцами, прокляли бы своих потомков за то, что они 24 февраля стали оккупантами и агрессорами по отношению к Украине. Мой дядя, дед и бабушка — украинцы. Они в Россию переехали в 1937 г. во время Голодомора. Я 1975 г. рождения и слышу всю жизнь, что деды воевали и погибали только, чтобы у детей было мирное небо над головой. А мы устроили Украине совсем не мирное небо, напав на нее, как фашисты, в 4 утра. Я не понимаю, как это могло произойти. Мы росли в антивоенной риторике, я в детстве страшно боялась гонки вооружений, и я помню, как я хотела, чтобы она остановилась, мы писали классом письма бывшему президенту США Рональду Рейгану, как все хотят мира.
— Как вы думаете, в чем причина того, что многие люди поддержали войну?
— 20 лет насаждения ненависти, агрессии и мании нашего величия. 20 лет из каждого утюга нам лилось, что все враги кругом. Мой очень пожилой папа, этнический украинец, например, верит, что в Украине нацисты. А ведь он недавно голосовал с нами против поправок к Конституции. Я думаю, папа так думает из-за пропаганды телевизионной. Я очень много лет не включаю телевизор, потому что все мое время занимают две работы и маленькая дочь. Когда я недавно посмотрела, чем россиян телевизор пичкает, то пришла в ужас. В Украине, как рассказывает пропаганда, и гуси, и геи, и наркоманы, и каннибалы. Как это все одновременно у россиян находит место в мозгах, я ума не приложу. Мне от просмотра сюжетов пропаганды сразу хочется закричать «Дайте пакет». Ну этот, гигиенический, который в самолете раздают. Но пропаганда же работает, многие люди повторяют эту дичь: про санкции, которые на пользу, об украинцах, которые сами свою страну уничтожают. Я в выходные приезжаю к отцу и объясняю ему, что на самом деле происходит в Украине, как, например, разрушили Мариуполь. Он в какой-то момент начинает прозревать, мы можем нормально разговаривать, но проходит несколько дней наедине с зомбоящиком, и отец уже жаждет «довести до конца и уничтожить все 40 миллионов нацистов». Я стараюсь относиться к нему как к жертве нашего режима.
— Почему вы участвуете в антивоенных акциях несмотря на риски и, сейчас это уже очевидно, небольшое количество поддержки?
— Моя дочь после начала войны боится оставаться ночью одна. Она спрашивает, не заберут ли меня в тюрьму за рисование голубей на асфальте. Я не хочу такую страну оставить моим детям. Я так долго была далека от политики, мои глаза открылись после того, как изменили пенсионный возраст, а позже изменили Конституцию. После этих действий властей я думала, неужели народ опять стерпит. И когда я после 24 февраля поняла, что народ стерпит все, то получается, что если не я, то кто? Я надеюсь, что люди с нормальным мозгом, глядя на меня, тоже начнут что-то делать.
— Вы планируете другие протестные акции?
— У меня была уже не одна успешная тайная акция. Так что акции я планирую, а попадаться мне не хочется. Следующий привод в полицию может закончиться для меня уголовной статьей. Меня уже два раза обвинили в участии в несанкционированном митинге и один раз в дискредитации вооруженных сил.

После вторжения России в Украину ОБСЕ была вынуждена свернуть миссию по мониторингу в этой стране. Но когда начнется восстановление после войны, роль этой организации может оказаться решающей.

Когда Хельга Мария Шмид беседует с DW в Вене о завершении специальной мониторинговой миссии ОБСЕ в Украине, она использует такие слова, как «очень жаль» и «душераздирающе».
Шмид — генеральный секретарь базирующейся в Вене Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Когда 24 февраля Россия вторглась в Украину, она приняла решение об эвакуации международного персонала организации и переезде ее местных сотрудников.
«Эта миссия проделала невероятный объем работы, — указывает Шмид. — Не только в плане наблюдения за соблюдением режима прекращения огня. Более чем 1300 наблюдателей были нашими глазами и ушами в Украине».
ОБСЕ — крупнейшая в мире организация в сфере безопасности, в которую входят 57 стран-членов из Северной Америки, Центральной Азии и Европы, включая Украину и Россию.
После аннексии Россией Крыма в 2014 г. именно это обстоятельство позволило позиционировать ОБСЕ в качестве нейтрального посредника — или «единственной организации, приемлемой для всех; так сказать, организации первого реагирования», как выражается Шмид.После обострения вооруженного конфликта между поддерживаемыми Россией сепаратистами и украинскими военными на Донбассе ОБСЕ была готова выполнить одну из своих ключевых задач: работать над восстановлением мира и безопасности в Европе. Однако ее работе в Украине помешали. Теперь встает вопрос о том, как организация может вернуться к реализации своего потенциала.
Миссия в Украине была для ОБСЕ на сегодняшний день самой масштабной. Антье Граве, исполняющая обязанности руководителя миссии, рассказала DW, что невооруженные наблюдатели работали 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Они находились, в основном, на востоке Украины, наблюдая за происходящим и сообщая о событиях на местах.
Никола Голубов из Северной Македонии присоединился к миссии в качестве представителя своей страны почти с самого начала ее работы.
«Мы разговаривали с гражданскими лицами и спрашивали их, с какими проблемами они сталкиваются», — вспоминает он.
Голубов и его коллеги проверяли, есть ли у украинцев доступ к медицинским услугам, водопроводу, электричеству и газу. Могут ли их дети посещать школу, могут ли они пересечь линию соприкосновения и встретиться со своими родственниками?
За восемь лет своего существования миссия ОБСЕ в Украине сталкивалась и с проблемами. Например, у нее не хватало сотрудников для охвата столь обширной территории, а иногда Россия отказывала в доступе к пограничной зоне.
Однако, несмотря на эти моменты, такие эксперты, как Джейми Ши — старший научный сотрудник брюссельского независимого аналитического центра «Друзья Европы», — подтверждают, что миссия «сыграла полезную роль в плане наблюдения за соблюдением режима прекращения огня, регистрации нарушений, отчетности о гуманитарном положении и оповещения о тревожных ситуациях, когда война грозила возобновиться».
Конечно, миссия по мониторингу Украины сообщала о нарастании напряженности, особенно в январе и феврале, отмечает Антье Граве.
«Но события, произошедшие 24 февраля, явно выходят далеко за рамки мандата миссии», — добавляет она.
Одна из основных миссий ОБСЕ заключается в предотвращении конфликтов и войн в Европе. Получается, она провалилась?
Отвечая на этот вопрос, Шмид говорит, что обвинять в неудачах международные организации всегда легко. ОБСЕ предлагает инструменты и платформу для диалога.
«Но, в конечном счете, мы не являемся оборонным альянсом, если нет политической воли», — подчеркивает она.
Если одна из стран-участниц, в данном случае Россия, выбирает насилие вместо диалога, это не вина организации, убеждена генсек ОБСЕ.
Неудивительно, что именно Россия в конце марта наложила вето на продление миссии ОБСЕ по мониторингу в Украине. Благодаря тому, что работа организации строится на принципе консенсуса, один ее член может блокировать решения, которые поддерживают 56 других стран. Из-за этой структуры было бы трудно исключить Россию из ОБСЕ — так, как ее исключили из других международных организаций, например, Совета Европы.
Даже если бы голосование проводилось по принципу «консенсус минус один», который задействуют в случае грубых нарушений прав человека одним из членов организации, Беларусь, скорее всего, поддержала бы Россию, затруднив ее исключение из ОБСЕ еще больше.
Между тем сам факт того, что и Россия, и Украина продолжают оставаться членами этой международной организации, многие считают важным обстоятельством. Все представители стран-членов ОБСЕ продолжают встречаться каждый четверг в рамках так называемого постоянного совета.
«ОБСЕ по-прежнему является платформой для диалога, — подчеркивает Ши. — Но в настоящее время она не играет оперативной роли».
Организация являлась для России платформой, на которой она могла выступить с обоснованием своей позиции перед другими государствами. В свою очередь, другие члены ОБСЕ имели возможность выразить в адрес Москвы серьезную озабоченность по поводу вторжения России в соседнее государство.
ОБСЕ была основана в 1970-е гг., во время холодной войны, с целью улучшить отношения между Востоком и Западом. С тех пор она сосредоточилась на таких вопросах, как контроль над вооружениями, свобода прессы, права человека и свободные выборы.
«Тогдашние надежды на то, что в Европе больше не будет конфликтов, не совсем оправдались, — признает Шмид. — Но у ОБСЕ есть и большие достижения».
Несмотря на продолжающуюся войну России против Украины, Шмид считает участие ОБСЕ в заблаговременном поиске политического решения «важной работой».
Ши разделяет это мнение: «По крайней мере, российские власти сохранили открытыми каналы диалога и общения. Когда-нибудь Россия будет всерьез настроена на поиск политического решения».
Шмид проявляет сдержанность при ответе на вопрос о роли, которую будет играть ОБСЕ после окончания войны в Украине. Все 57 членов организации должны будут определить ее дальнейший путь, говорит она и добавляет:
«Голословно рассуждать о будущей роли, которую мы могли бы играть в мониторинге за соблюдением режима прекращения огня, я не хочу», — говорит она.
В свою очередь Ши высказывается более свободно: «Мы снова будем следить за тем, чтобы прекращение огня соблюдалось, следить за тем, чтобы государства отводили свои тяжелые вооружения. Нам придется организовывать выборы и наблюдать за возвращением беженцев. И когда-нибудь, надеюсь, вернуться за стол переговоров».

На сколько Путину хватит денег вести войну в Украине и сколько нужно потратить на восстановление послевоенной Украины? Об этом «Настоящее время» поговорило с экономистом Владиславом Иноземцевым.

— Денег надолго хватит еще воевать?
— Бесконечно. Посмотрите реальные цифры. Российский ВВП — 130 трлн. руб. Российский военный бюджет был приблизительно от 3,5 до 5 трлн. Госдолг — 20% ВВП, то есть 24-25 трлн. Если увеличивать его каждый год на хотя бы 3 трлн. руб., это 2% ВВП. По западным меркам, это абсолютно ничто. Их может напечатать ЦБ, выкупить у правительства бумаги, их можно разместить под нынешнюю доходность легко среди российских банков, тем самым обеспечив им доходность. Государство будет платить за это копейки, потому что две трети прибыли Центробанка возвращается в бюджет, по сути дела, это сейчас можно занимать под 3% годовых для правительства. И инфляция, она сейчас и так будет высокой, такого рода ремиссия добавит ей один процентный пункт. То есть во всех случаях 2-3 года весь военный бюджет Путин может легко занимать на рынке и расплачиваться с «Уралвагонзаводом», с контрактниками, генералами и так далее. Рассказы про то, что мы сейчас закроем нефть и газ и через месяц Путин уйдет из Украины, это я не знаю, на кого рассчитано. Это полная ерунда.
— Но ведь война — дорогое удовольствие?
— Дорогое, но не супердорогое, потому что российский промышленный комплекс был не слишком эффективный. То есть объем вооружений, который производила Россия, был абсолютно не сравним с объемом вооружений, который производил СССР. Возьмем по танкам, по количеству. Выпуск 2019-2020 гг. сравним с 1984 г., провал будет приблизительно в 15 раз. Но при этом существуют огромные запасы этого вооружения. Они модернизируются, им приписываются буковки «А», «М» и так далее, на эти модели, но при этом, как пишут западные аналитики: почему мы видим эти жуткие обгорелые кадры? Потому что фактически у всех российских танков боекомплект находится в башне, в то время как на Западе от этого ушли еще в начале 2000-х гг. И если танк взрывается, то экипаж чаще всего не гибнет, в отличие от нас, когда ничего не остается. Модернизации у нас какие-то шли, но фундаментально менялось мало. Поэтому сейчас можно посылать в Украину еще сотни таких танков, которые будут так же эффектно взрываться, и запасы их будут уменьшаться, но это не значит, что их будут сейчас восполнять. Я думаю, что самые новейшие вещи туда не идут. То есть реально, от того, что Россия потеряет некоторое количество танков, некоторое количество самолетов, российские вооруженные силы не сведутся в ноль, их не получится быстро уничтожить, а что касается дороговизны войны, она не сильно повысится по сравнению с обычным временем с точки зрения промышленности, потому что просто нет мощностей, чтобы увеличить объем производства танков в три раза. Да, их, может, будут производить в полтора раза больше (раньше тратилось 4 трлн., будет тратиться 6 трлн.), плюс к этому платится и военным, но нужно понимать, что по большому счету это как проведение трех дополнительных больших учений в год. Пока я не вижу катастрофы. Ущерб, наносимый украинской экономике, несоизмеримо больший, чем то, что тратит Россия на уничтожение этой инфраструктуры и гражданского населения там. То есть я думаю, что война может закончиться только поражением Путина на поле боя, но по экономическим причинам она не кончится никогда.
— Чтобы восстановить оккупированные территории, тот же Мариуполь, на это хватит денег у России?
— Она не будет этого делать, я думаю. Россия сейчас находится в довольно сложной ситуации, потому что ущерб огромный. Чтобы восстанавливать Мариуполь, нужны сотни миллиардов рублей, а скорее всего, триллионы. Шмыгаль оценивал суммарные потери Украины в триллион долларов. Может, это, конечно, и преувеличение, но в любом случае это сотни миллиардов долларов. Фактически значительная их часть сосредоточена в тех регионах, которые русские заняли. Процентов 60, минимум, а то и больше, там шли основные тяжелые бои, на Донбассе и отчасти вокруг Харькова. Это значит, что если бы Россия всерьез взялась это восстанавливать, то это нужно $200-300 млрд., а это весь объем российского годового бюджета. С другой стороны, никто в международном сообществе не признает эти территории российскими. Их можно, наверное, «присоединить» к России, чтобы создать формальный повод их восстанавливать, легитимно вкладывать туда деньги, но я уверен, что никто не будет этого делать, потому что есть угроза их отторжения. И что мы видели в Донецке и Луганске после их оккупации пророссийскими сепаратистми, что многие предприятия фактически не работали, многие были демонтированы и украдены в Россию, и все, что делал Кремль, он платил местным жителям пенсии и пособия. Это было все. Я думаю, что можно предположить вливание денег на текущее содержание, но о каком-то большом восстановлении в ближайшие годы вообще не пойдет речь.
— Мариуполь разрушен практически до основания. Если Россия попытается его аннексировать или он окажется в т. н. «ДНР», то придется…
— Я подозреваю, что попытается.
— Тогда его придется восстанавливать. В Крым же были вложены гигантские деньги.
— Гигантские, но не настолько. Крым не был разрушен.
— Но если Мариуполь войдет в состав России, никто, кроме России, этого не признает, но это признает Россия, и ей нужно будет делать Мариуполь российским городом…
— Я не думаю, что даже если он войдет в состав России, то не думаю, что в ближайшие месяцы, год или два, будет главная задача его восстановить. Уже пошел разговор, что этот металлургический завод надо вообще сносить. Может быть, один город и будет восстановлен, но не как город, а как промышленный объект. У меня ощущение, что нового Грозного из Мариуполя точно не будет. В данном случае это будет окраина, управляемая абсолютно зависимыми людьми. Понятно, что это будет украинская коррупция, помноженная на российскую и возведенная в квадрат. Поэтому я думаю, что при российской оккупации восстановления Мариуполя мы не увидим.
— В случае военного поражения России есть ли какие-то механизмы, которые могут обязать Россию восстановить украинскую экономику?
— Нет, такого механизма нет. Смотрите. Единственный случай за последние годы, который может подходить под эту историю, это был случай, когда Ирак был обязан возместить потери Кувейта во время войны в Персидском заливе. Причем когда война еще не закончилась, но когда был освобожден Кувейт, ООН создала комиссию по оценке, и она несколько лет работала, составив полную опись всех ущербов, потерь, возможных потерь, человеческого капитала, неполученной прибыли, и выставила счет, который с учетом последующей инфляции стал равняться $52 млрд. Что, в общем, очень много для небольшой экономики, которой являлся Кувейт. То есть экономика-то большая — это богатая страна, — но масштаб разрушений несопоставим с Мариуполем или даже Черниговом. Но в итоге эта сумма платилась, это может показаться очень странным, но последний платеж был осуществлен за две недели до вторжения России в Украину. То есть 30 лет Ирак (независимый Ирак, оккупированный американский Ирак, новый независимый Ирак) платил Кувейту эти транши, платежи. Я к тому, что ситуация с Кувейтом была принята единодушно в Совете безопасности ООН, и в данном случае это было частью пакета соглашений, которым закончилась война в Заливе. Подобного отношения России представить себе невозможно. Она платить ничего не будет. Из-за того, чтобы взыскать деньги на восстановление Украины, никто в Москву танковые дивизии отправлять не будет.

На четвертом месяце военных действий российские Вооруженные силы, возможно, близки к контролю над всей территорией Луганской области, что является одной из более скромных военных целей, которые Кремль поставил перед собой после отказа от наступления на столицу Украины.

Министерство обороны Великобритании заявило в своем ежедневном отчете, что, если России удастся захватить оставшиеся районы, то Кремль, вероятно, будет рассматривать это как «существенное политическое достижение», которое он мог бы использовать для оправдания своего вторжения в глазах российского народа.
Министерство обороны России заявило 28 мая, что российские войска и луганские сепаратисты полностью контролируют Лиман — железнодорожный узел на западном берегу реки Северский Донец. Однако заместитель министра обороны Украины Анна Маляр заявила, что битва за Лиман продолжается.
Северодонецк, расположенный в 60 км от Лимана на восточном берегу реки, удерживается украинскими войсками и подвергается постоянным массированным обстрелам с российской стороны, передает «Голос Америки».
Российская артиллерия также обстреливает дорогу Лисичанск-Бахмут, которую Россия должна перекрыть, чтобы попытаться окружить украинские силы.
Губернатор Луганской области Сергей Гайдай заявлял 27 мая, что российские войска уже частично вошли в Северодонецк. Он также сказал, что украинским войскам, возможно, придется отступить из города, чтобы избежать окружения. Подтверждения этой информации не поступало.
Аналитики вашингтонского Института изучения войны заявили, что, хотя российские войска и начали прямые атаки на районы городской застройки Северодонецка, им, вероятно, будет трудно закрепиться в самом городе.
«Российские войска плохо справлялись с операциями внутри городской застройки, как показала эта война», — считают эксперты.
По словам Гайдая, около 90% зданий в Северодонецке разрушено или повреждено, при этом только в результате последнего обстрела разрушено 14 многоэтажек. Медикам трудно добираться до больниц и оказывать помощь раненым жителям из-за постоянных обстрелов.
Советник президента Украины Михаил Подоляк повторил 28 мая просьбу о поставках реактивных систем залпового огня большой дальности американского производства. Официальные лица США сообщили агентству «Рейтер», что вопрос об их поставках активно рассматриваются, и решение будет принято в ближайшие дни.
«Трудно сражаться, когда на тебя нападают с расстояния 70 км, и тебе нечем дать отпор. Украина может вернуть Россию за «железный занавес», но для этого нам нужно эффективное оружие», — написал Подоляк в Твиттере.
Президент Владимир Зеленский в ночном видеообращении выразил надежду на то, что союзники предоставят необходимое вооружение.

Курс рубля укрепляется и показывает в этом году лучшую динамику среди всех мировых валют, заявил Путин в середине мая на совещании по экономическим вопросам. Между тем Центробанк РФ, судя по всему, не очень рад подобному развитию, а дефицит бюджета в 2022 г., по оценкам Минфина, превысит триллион рублей.

Что происходит с российской экономикой в условиях войны и напоминает ли нынешняя ситуация в стране советское прошлое — об этом DW поговорила с финансистом, экспертом по инвестициям Андреем Мовчаном.
— За последнее время рубль существенно укрепился по отношению к евро и доллару. Вместе с тем, по вашим словам, он перестал быть свободно конвертируемой валютой. В чем состоит стратегия Центробанка РФ и как она отразится на экономике России?
— Есть два аспекта, важных для понимания ситуации. Во-первых: курс валюты — это не первичный, а производный экономический параметр. Он зависит от того, что происходит с экономикой и регулированием, а не наоборот. Сам по себе курс валюты не говорит нам ни о чем и ничего не решает. Однако по нему, как по температуре больного, мы можем определять, что происходит в экономике и в пространстве. В то же время делать это можно только, когда нет ограничений на оборот валюты. Если бы сейчас не было ограничений на покупку валюты нерезидентами, на вывод валюты из России и продажу валютной выручки в стране, мы бы говорили о свободно конвертируемой валюте и могли сделать много разных выводов. Но сегодняшний курс рубля во многом определяется ограничениями на использование валюты в России. И в этом смысле такой рост курса неудивителен: ведь когда крупнейшие потребители валюты отрезаны от российского рынка, то валюта как бы и никому не нужна. Ее запретили покупать, поэтому она стала дешевле. Однако продавать ее все равно надо. Вся валюта, которая приходит в страну при продаже углеводородов и другого сырья, принудительно оказывается на рынке из-за правил продажи валютной выручки. А покупать ее особо некому, потому что всем, кто мог это сделать, это запретили. Соответственно, цена валюты сильно падает.
Но есть и второй важный момент: одним из крупнейших потребителей валюты в любой стране являются импортеры — те, кто берет валюту, чтобы закупить товары (за границей) и привезти в страну. За последнее время импорт в России упал больше чем в два раза, что говорит об изменениях в потреблении. А поскольку, каким бы ни было импортозамещение, за два месяца невозможно начать производить те товары, которые мы раньше закупали, это означает только одно: домохозяйства, промышленные предприятия и бизнесы закупают в два раза меньше, чем они закупали три месяца назад. А значит, и потребляют они в два раза меньше, чем три месяца назад. Это говорит о том, что в экономике начался катастрофический спад.
Это мы видим и по налогам. Доля углеводородов в бюджете РФ за эти три месяца выросла в два с лишним раза и достигла почти 70%. Это уровень конца 1990-х гг. Так что из внешне безобидного вопроса о том, сколько стоит неконвертируемый на сегодняшний день рубль, мы легко можем перейти к вопросу о том, что происходит с экономикой. А происходит с ней очень простая вещь: резкое падение доходов, резкое падение экономической активности и связанное с этим резкое падение импорта, которое отражается и на валютном курсе.
— Чему же так радовался Путин 12 мая? Он не понимает этих взаимосвязей?
— Я не психиатр, поэтому не могу определять, чему радуются или не радуются другие люди. Думаю, Путину нужно заявлять обществу что-то позитивное. Оно находится в состоянии шока, независимо от того, кто поддерживает войну, а кто нет. Ситуация меняется очень быстро. В экономике она меняется в худшую сторону, поэтому, наверняка, лидеру государства нужно было сказать хоть что-то позитивное, и он достаточно искусственно привязал движение условного курса рубля к экономике в позитивном смысле этого слова.
— Чем же высокий курс рубля опасен для экономики России?
— С точки зрения конкурентоспособности — сейчас экспорт России фактически ограничен и практически осуществляется только в области углеводородов. Углеводороды очень дорогие. Поэтому и движение курса рубля, которое увеличивает себестоимость у экспортеров углеводородов, тем не менее, не угрожает прибыльности. Так что тут говорить об угрозах, наверное, не стоит. Что касается бюджета, то за первые четыре месяца его дефицит составил более триллиона рублей — это примерно 5% годового бюджета. Поэтому здесь проблема есть, но опять же: в замкнутой экономике с неконвертируемым рублем вы можете гораздо легче напечатать деньги, раздать их и решить эту проблему для бюджета, сделав внутренние заимствования. В связи с резким падением экономической активности на рублевом рынке, наверняка, будет избыток ликвидности. Так что и здесь для российского правительства армаггедон не наступает: они и с трехтриллионным дефицитом бюджета тоже проживут. Тем более что, как мы видим, российское общество очень эластично. Если уж его не дисконсолидировала такая вещь, как гибель на войне десятков тысяч соотечественников и сама по себе агрессивная война и санкции Запада, то, наверное, некоторое ухудшение экономического состояния страны его тоже не дисконсолидирует.
— Официальный курс доллара и евро в России сейчас ниже 60 руб., но население купить его по такому курсу не может. Это напоминает советское прошлое, где доллар стоил 60 копеек, но  курс на черном рынке был совсем иной?
— Я всегда боюсь проводить «параллельные параллели», потому что их часто легко найти и они совершенно не описывают ситуацию. Схожесть в том, что образуется черный рынок и есть искусственное формирование курсов. Однако ситуация намного свободнее, чем в Советском Союзе: пока еще нет статьи за валютные махинации, под которую подпадало, в том числе, и хранение валюты. Сейчас валюту можно хранить и можно выводить из страны до $50 тыс. в месяц. Для 99,9% населения это огромная сумма, которой они просто не обладают. Для каких-то более серьезных организаций и российской элиты, которая владеет большими деньгами, вывод валюты действительно ограничен. Но есть и нейтральные страны. Например, можно вывезти рубли в Узбекистан, там поменять на валюту и вывезти дальше. То есть граница для валюты все равно полупроницаемая. Какой там будет курс, это другой вопрос, но все равно в отличие от советского времени этот рынок есть.
— Каким бы мог сейчас быть «справедливый» курс рубля по отношению к доллару и евро без активных действий со стороны Центробанка?
— Понятия «справедливый курс» нет, потому что сразу нужно начать думать: а какие действия ЦБ имеются в виду? Ограничения на покупку валюты нерезидентами? Ограничения на вывод валюты? Продажа валютной выручки? А если мы учитываем все это, то почему бы, например, не учитывать и сам факт войны — агрессии и санкций? Мы видели в самом начале курс по сто руб. за доллар. Это движение было еще до введения ограничений, только на эффекте начала военных действий и немедленных санкций. Возможно, там был элемент гиперреакции и, если бы никто ничего не делал, а война продолжалась, то доллар стоил бы 97-100 руб. Возможно, он пошел бы и дальше, ведь мы не понимаем, какие силы включились бы в этот момент: каким бы был уровень паники, сколько бы валюты люди увезли, уезжая из страны. Понятно, что если бы не рестриктивные действия российской власти, то доллар бы стоил сейчас гораздо больше.

22 дня он спасал жизни в Мариуполе. Фельдшер Сергей Чернобрывец выехал из города, лишь когда российские военные запретили его бригаде выезжать на вызовы. Сергею 24 года, о его героизме уже успел в своей речи сказать президент Украины Владимир Зеленский. Сейчас Сергей отходит от увиденного и готовится присоединиться к медикам-волонтерам на востоке Украины. Говорит, что «Марик» — Мариуполь — его изменил.

«С детства хотел быть с медициной. На «скорой». Экстренная помощь сама по себе очень интересна, потому что нужно оказывать помощь сразу, быстро. Фельдшера я получил в Бердянском медицинском колледже, и потом поступил на высшее — в Мариуполь. Я в тот день был со смены, с работы, просто спал.
Мне позвонил друг из Бердянска. «Серега, началась война». Я подумал: «Что смысл сидеть, ждать чего-то?» Я позвонил начальству из экстренной помощи и сказал: «Я приду к вам поработать». Я пришел туда, и там и задержался на 22 суток.
Когда началась война, не все вышли на работу. В основном пришли студенты, молодые все энтузиасты. Все ребята поехали по домам своим, позабирали все что было: мясо, каши, все, что у кого было. У нас никогда не падало настроение, вот этот моральный дух, мы пытались друг за друга держаться.
Самый треш начался, как по мне, 1 марта.
Когда произошел обстрел жилмассива Кирова, мы подъезжали к подстанции, и там стояла грузовая машина. Мы подумали, что это нам уже воду привезли питьевую. Но потом мы увидели, что наши ребята начинают суетиться, открываются двери этой машины. И мы видим там просто кучу раненых гражданских.
У нас было по три турникета. Один в кармане, два в груди. Носили сначала просто в кармане. Турникет. Потом один врач нам говорит: «Вот вы смешные, а если, не дай бог, ногу оторвет с этим жгутом, как вы искать будете?»
Самый эмоционально сложный случай для нашей команды ребят был — девочка семилетняя, которую привезли нам на подстанцию. Обстрелянная машина. Она лежала на заднем сиденье. На животике. Мы подошли, увидели на спине красное пятно. Мы разрезали одежду — и увидели в грудной клетке отверстие, через которое видно, как бьется сердце. И мы просто секунд пять смотрим на это и думаем: а что нам делать?
Мы ее доставили быстро, она вообще такая молодец, сразу на операционный стол. Ее прооперировали. Все хорошо. Когда она лежала после операции, там уже прошло полторы недели, две, она нам нарисовала рисунок наш. Скорую помощь и нас, ребят двоих. Я когда принес ребятам, мы чуть не расплакались.
У меня был вызов, ступорный такой. Лежит тело, накрытое белой простыней, я подбегаю: «Что такое?» Она говорит: «Вот». Я снимаю простынь, вижу — там девочка 24-25 лет. Я говорю: «Да тут все». А она, женщина эта, стоит и говорит: «А как же я теперь буду без своей дочки?» И просто она смотрит, и я думаю: «И вот что ей сказать?» Я ж ей не скажу, что все будет хорошо. Потому что ничего хорошего не будет.
В нас видели какую-то надежду. Ну а мы что, мы ж не скажем, блин, что все плохо. Мы говорили: «Все будет хорошо, все держатся, все работают». И всем это давало, я думаю, надежду держаться дальше. Нам военные, все, кого мы видели, говорили: «Ждите пару дней, все будет. Ждите пару дней». И мы за счет этого жили.
Мы знали, что мы будем в окружении. Мы по новостям смотрели, как они берут, мы смотрели карты. У меня Саша Коновалов, он человек умный считается. Он умеет размышлять, и он так сядет и: «Пацаны, мы будем в окружении, я вам говорю». Мы с него постоянно орали. А он говорил: «Я вам говорю, из Мариуполя сделают поле». Мы говорим: «Саша, что ты несешь?» Но как оказалось, он был прав.
Мы видели, как возле дома моего друга лежит таз. Просто таз. Без конечностей, просто таз. Где-то шли, видели, как лежит конец уха. Все. Настолько все… Там треш был просто.
Я думаю, Марик всех изменил. Никто, во-первых, так к этому не готовился, что все придется это пережить. Во-вторых, для меня был удар: вот как я читал историю и так далее, что эти права, конвенции, что медики — они вне войны. А оказалось — они такие, как все. И по ним стрелять и валить их будут.
Русские солдаты положили в пол — и автомат в спину. Это было 17 марта. Я ехал на вызов с водителем. Выпрыгивают из-за угла обезьяны, автоматы в воздух стреляют, орут: «Всех на пол, на х**, положим, суки».
Один подошел и говорит: «Я бы вас мог сейчас расстрелять, и мне за это ничего не будет». Я такой: «***дец, если у тебя такое отношение к гражданским медикам, то о чем можно говорить дальше?» Потом они нас вернули и сказали: «Передайте своим, чтобы не ездили на вызовы, иначе будем стрелять без предупреждения». Я ребятам это рассказал, и решили, что смысл оставаться и ждать, когда прилетит? Было принято решение выезжать.
Выехали из Марика, первый блокпост был, там были какие-то разные интернациональные солдаты русские. Потом ночью мы попали на пост кадыровцев. Доехали мы, начали какими-то полями. Нас останавливает один солдат, я думаю: пикселька. Открываем окошко. Он такой: «Так хлопцы, туда, прямо-прямо». Мы как начали орать, радоваться, что мы в Запорожье. Ты знаешь, какое чувство, когда ты едешь оккупированной территорией, ты такой (дрожит), а когда уже на нашей, ты такой — фуууух!
Устроился я в Запорожье на «скорую», и все. И спокойно, и хорошо. Но после боевых действий ты уже не так работаешь. Нет собственной важности. Планирую дальше устроиться в Первый добровольный медицинский госпиталь  и там помогать ребятам.
— Дальше война?
— Ну да.
— Иного пути не видишь?
— Вижу, когда будет перемога, як то кажуть.